Алекс Тарн

Эль-Таалена

фантасмагорический триллер

Окончание. Часть 1. Часть 2. Часть 3.Часть 4.Часть 5. Часть 6. Часть 7.

Часть 8.

Глава Правительства Коврик Бен-Шарион положил трубку и устало потер виски. Мало ему обычных проблем, так теперь еще какое-то судно. Все-таки нет на земле более несвободных людей, чем властью облеченные… Всем чего-то от тебя надо, все о чем-то упрашивают, все давят - кто силой, кто жалостью, кто старой дружбой. И только ты никого ни о чем не попроси. Потому что, если, не дай Бог, попросишь, – всё, пиши пропало, поминай как звали: сожрут с потрохами. Хорошо, когда можно послать просителя куда подальше или просто пообещать, а потом забыть… но ведь не со всеми получается. К примеру, Дружественного Президента хрен пошлешь; то есть, конечно, можно попробовать, но себе дороже.

Когда-то, в самом начале премьерской каденции, Бен-Шарион попытался было поставить Дружественного Президента на место. Сказал ему что-то гордое, вроде: "Я вам не коврик, чтобы об меня ноги вытирать!"

"Как это – не коврик? - несказанно удивился тогда ДруПрез. – А вот мы сейчас проверим…" И вытер. Самым натуральным образом вытер. Еще и поплевал для блеску. С тех пор все и стали называть Главу Правительства этим обидным прозвищем "Коврик". Так что лучше уж не выпедриваться. С сильным не рядись, с богатым не судись… О-хо-хо…

А боевые друзья? А строительные подрядчики? А дети? Никому ведь просто так не откажешь… особенно, детям. Мальчишки, они мальчишки и есть, что с них возьмешь? Пока не подросли, спокойные были, все быков доили да козлов седлали. А как повзрослели, так и запросы выросли. И тут уже только держись. То остров им подай, то миллион, то власть, то славу… Ну, хочет ребенок в жизни продвинуться… как такое не поощрять? А забавы у них все-таки детские, как ни крути. Вон, младшенький… вошел с Мардафатом в долю; такое казино отгрохали – не хуже Лас-Вегаса! Казалось бы, греби себе потихоньку… Ан нет! Рассорился с партнером, разругался в пух и прах, морду Засеру набил, все бутылки переколотил.

Рассорился-то сам, а жаловаться к кому прибежал? – К папе, к кому же еще! Бен-Шарион уж его и так увещевал и эдак: мол, что ж ты так, сынок… нельзя, это же партнер! А он кричит, руками размахивает: нет, мол! Никакой это не партнер! Он меня жирным обозвал! Ты теперь, папенька, всему свету объяви: "никакой Мардафат не партнер!" Ну что тут сделаешь? Дите просит, слезами обливается… как не дать? Пришлось запереть Мардафата в Рамалле, казино – ракетами, чтоб неповадно было маленьких обижать! "Жирный", видите ли! Хамло!

Пристроил младшенького в парламентарии, чтоб не скучал и повышал самооценку. А ему и там не неймется... непоседа такой… уу-у-у, карапуз! Опять с Засером сдружился, решили по новой казино восстанавливать. Видать, с деньгами туго у обоих. Ну и ладно, ну и хорошо, главное, что ребенок при деле. Так нет ведь, и тут не ай-я-яй! Потому что у Мардафата-то свои просьбы имеются, и тут уже вынь да положь, потому как он теперь опять партнер! А иначе сынок закапризничает. Ну какого черта ему, спрашивается, это малайское судно помешало? Ну каприз ведь, каприз, по-другому и не скажешь…

Коврик набрал номер начальника Генштаба.

"Ты вот что… - сказал Глава Правительства, безуспешно пытаясь вспомнить имя своего собеседника. – Как тебя там… короче, это судно, ну, за которым я распорядился следить еще вчера… как его там?"

Память у старика в последнее время отказывала: слишком много просьб.

"Эль-Таалена? - пришел на помощь начштаба. – Корабль малайский, трехмачтовый, приплыть к Михморету готовый. На нем…"

"Всех утопить," – прервал его Бен-Шарион.

"Как утопить? – опешил начштаба. – Мирное ведь судно… неудобно…"

"Маа-алчать!" – оглушительно высоким фальцетом завизжал Глава Правительства. Это слово ему всегда удавалось лучше прочих. На столе лопнула и рассыпалась мелкими осколками лампочка.

"Есть еще силы, не все профукал…" – удовлетворенно отметил про себя Бен-Шарион. Настроение у него резко улучшилось. Начальник Генштаба подавленно молчал.

"Ладно, - сказал Коврик примирительно. – Ты, как тебя там, не тушуйся. Я не очень-то и сержусь. Так… вспомнил молодость… Но корабль ты все-таки потопи."

"Слушаюсь, господин Премьер-Министр. Сейчас же распоряжусь насчет бомбардировщиков."

Бен-Шарион поморщился.

"Зачем бомбардировщики? Слишком шумно. Сделай как-нибудь потише, по домашнему, чтобы не так официально… - он задумчиво почесал голову. – Знаешь что? Пошли-ка туда пушку."

"Какую пушку?"

"Святую. У нас ведь сохранилась та самая Святая Пушка?"

"Гм… - оторопело промямлил начштаба. – Вроде сохранилась. Где-то в музее, в отделе зверств сионизма."

"Вот ее и выкати. Если что, скажем – фильм снимаем об "Альталене". Кстати, и имена у кораблей похожие, так что все сходится… И вот что: направь туда командиром кого-нибудь подходящего… исполнительного, но не слишком умного. Лучше всего, чтобы был совсем дурак. А пьяный дурак – еще лучше."

Начштаба ненадолго задумался.

"Есть у меня один такой, - сказал он наконец. – Генерал-поручик Ицхак Ржевский. Совершеннейший жлоб, но исполнителен, как робот. Одно у него плохо – трусоват. Чуть где порохом запахнет, так он сразу бух! - и в отключку. Засыпает."

"Ничего, - успокоил его Глава Правительства. – В самый раз подойдет. Стрелять-то с берега, да и судно безоружное, никакой опасности. А хотя… дай ему кого-нибудь в помощники, чтобы разбудил, если что."

* * *

Генерал-поручик Ицхак Ржевский стоял на берегу моря и, широко расставив ноги в ярко начищенных хромовых сапогах, презрительным взглядом смотрел на приближающееся судно. Ему было очень страшно. Ицхак никогда не отличался храбростью. Он и в армию-то идти не хотел, имея в душе неистребимую склонность к сельскому хозяйству. С детства он мечтал стать асенизатором и все свободное время копался в навозных кучах на задворках родного киббуца. Увы, домашние, не разделяя его любви к восхитительному запаху удобрений, затыкали нос, а то и вовсе убегали, едва лишь Ицхак переступал порог отчего дома. Кончилось тем, что деспотичная мамаша силком вытащила сына из теплой уютной кучи и услала от греха подальше в армейский интернат. Так началась военная карьера Ржевского.

В армии не было навоза, и приходилось все время бояться. Потом мамаша умерла, и Ицхак, облегченно вздохнув, подал прошение об уходе со службы. Он твердо намеревался вернуться к родственным ему по духу кучам, но произошло непредвиденное. На невзрачного офицера по необъяснимому стечению обстоятельств положила глаз некая деваха, не менее деспотичная, чем покойная мама. Деваха намеревалась делать карьеру посредством мужа, и для этого ей требовался послушный, исполнительный и глуповатый материал. Не прошло и месяца, как бедный Ицхак был повязан и окручен. Жены своей он боялся до безумия. Про уход из армии пришлось забыть. Иногда, взяв служебный джип, Ицхак уезжал к своим единственным друзьям, пасущимся на лугах изреельской долины, и со слезами на глазах жаловался: "Вы себе не представляете… она даже страшнее войны…" Буренки сочувственно кивали, пережевывая жвачку, и в знак солидарности, дружно задрав хвосты, вываливали под ноги невезучему приятелю свежие груды отборнейшего навоза.

Теперь, направляемый уверенной жениной рукой, Ицхак быстро продвигался по службе. Но, увы, страх перед военными действиями продолжал преследовать его даже в кондиционированном офисе Генерального Штаба. Бедняга начал пить. Чтобы справиться с этой неприятной проблемой, жена наняла специального психолога. Психолог подумал и сказал, что для того, чтобы решить вопрос в корне, необходимо вернуть Ицхака в навозную кучу, но, поскольку это, видимо, неприемлемо, то можно исправить ситуацию лишь внешне, а это чревато опасным раздвоением личности и потому угрожает душевному здоровью уважаемого пациента.

"Внешне будет вполне достаточно, - решительно заверила жена. – А насчет душевного здоровья нам беспокоиться нечего."

Отныне Ицхак ежедневно по часу вырабатывал перед зеркалом особое, презрительное выражение лица. Согласно рекомендациям психолога, чем больший страх он испытывал, тем презрительнее должна была быть гримаса. Впрочем, иногда и это не помогало, и тогда неудавшийся асенизатор просто бухался в обморок, который выдавался смущенными сослуживцами за особый вид сна, являющийся непроизвольной реакцией организма на запредельную усталость.

Вот и теперь, глядя на приближающееся к берегу судно, генерал-поручик Ицхак Ржевский чувствовал себя на грани обморока. Вспомнив совет специалиста, он еще презрительнее наморщил нос и еще ниже опустил уголки подрагивающих губ. Нет, все впустую… страх нарастал, превращаясь в неконтролируемый ужас, противно подвывая в низу живота. Ицхак судорожно выхватил из револьверной кобуры плоскую фляжку и сделал большой глоток. Виски весело хлынул внутрь, задорно пощипывая переборки дрожащего организма. Ржевский перевел дух. Может быть, уже можно открыть огонь? Нет, рановато… чересчур далеко. Какого, спрашивается, черта, не разбомбили эту посудину еще в море? Но приказ есть приказ; надо выполнять, а не задавать вопросы. А то ведь накажет. Наказаний от армейского начальства генерал-поручик нисколько не боялся… а вот жена… жена… Он снова полез в кобуру.

Сзади кто-то осторожно кашлянул. Ицхак вздрогнул всем телом и обернулся. Рядом стоял высокий полковник.

"Разрешите доложить, - вполголоса произнес он, слегка сутулясь, чтобы приблизиться к плюгавенькому генерал-поручику. – Полковник Вейцман. Прибыл на случай внезапного засыпания Вашего превосходительства."

"Превосходно… - облегченно вздохнул Ржевский. – Как вы полагаете, не пора ли открывать огонь?"

"Далеко, - отвечал Вейцман, меряя взглядом расстояние. – Из такой развалины не дострелить. Но если вы хотите дать предупредительный выстрел…"

"Нет-нет… - поспешно возразил Ржевский. – Зачем давать им лишнюю возможность подготовить контрудар?"

Полковник недоуменно пожал плечами.

"Контрудар?.. По данным разведки, они вообще не вооружены… если, конечно, не считать ножа-коммандо на голени девицы, которая голышом загорает на юте. Кстати, а зачем их топить?"

"Приказ," – коротко отрубил Ицхак.

"Приказ-шмиказ… - пренебрежительно фыркнул Вейцман. – Дают идиотские приказы, а потом весь мир вопросы задает, репортеры крутятся..."

"Подумаешь, крутятся… Пусть крутятся, как пропеллеры. Нам-то что? Нам главное, чтобы приказ был выполнен точно и в срок."

Генерал-поручик резко одернул гимнастерку и вызывающе посмотрел на младшего по званию. Вейцман молча поднял к глазам бинокль.

* * *

"Как это, никого? – изумленно переспросил Брандт. – А кто же, по-твоему, все эти деревяшки выгрузит? И куда?"

Хефи ласково погладила его по щеке.

"Не волнуйся, Дэвид… Заплатим ребятам лишние баксы, они и выгрузят. Прямо на берег, кучей. За час управимся. А потом я грузовичок подгоню… Да не делай ты из мухи слона! Дэвид! - она обняла Брандта и, тесно приблизив лицо с сумрачными глазами, принялась водить губами по его щеке. – Ну не надо, милый… Ты так хорошо все делал до этого… Потерпи еще чуть-чуть, нам и осталось-то совсем немного."

Брандт пожал плечами, послушно размякая от ее ласки.

"Ладно, ладно… делай, как знаешь. И все-таки, как-то это странно. Где же вся твоя шайка-лейка? Столько усилий затратили, а теперь даже судно встретить некому…"

Подошел Котофеич.

"Слышь, Димон, ближе к берегу нельзя. Сядем."

Брандт кивнул на Хефи: "Делай, как она скажет."

Он тревожно вглядывался в берег, чересчур пустынный для такой прекрасной погоды. За линией дюн, на прибрежном шоссе что-то мелькнуло. Что? Не красно-синий ли фонарь полицейской машины? Брандт повернулся к Хефи, которая тем временем деловито инструктировала Котофеича.

"Хефи…" - начал он и запнулся. Над берегом взвился характерный дымок, а затем примчался и запыхавшийся от опоздания звук выстрела. На баке "Эль-Таалены" разорвался первый снаряд, взметнув в воздух обломки и клочья угольно-черного дыма.

"Это что ж это… - с какой-то детской интонацией сказал Котофеич, удивленно приоткрыв рот и шаря рукою где-то у себя за спиной. – Это что там у меня, Димон, а?.."

Котофеич стал поворачиваться, чтобы показать, но ноги у него подкосились, и он упал лицом вниз, даже не пытаясь смягчить падение, с безразличной неразборчивостью неодушевленного предмета. В спине у него торчал обломок стального прута из разлетевшегося леерного заграждения.

Второй снаряд угодил в рубку. На палубу стали выскакивать растерянные моряки. Брандт схватил Хефи за руку.

"За борт! – закричал он. - Все – прыгайте за борт! Плывите к берегу!"

Повернувшись к Хефи, он увидел выражение застывшего полуобморочного безразличия на ее лице, очень похожее на предсмертное безразличие Котофеича. "Неужели ранена?" – подумал он с отчаянием, попутно успев удивиться этому отчаянию. Третий снаряд ударил в борт чуть выше ватерлинии. "Эль-Таалена" вздрогнула и накренилась. По палубе с криками метались ошалевшие люди. Из обломков рубки свешивался мертвый штурман, болтая неестественно вывернутой ногой с торчащей обнаженной костью.

"Цела? – закричал Брандт, ощупывая девушку и с ужасом ожидая увидеть кровь на своих руках. – Плыть сможешь?"

"Смогу, - спокойно ответила Хефи. – Да не мельтеши ты так. Цела я, жива и здорова. Ничего со мною не случится, не волнуйся."

Она явно пришла в себя. Прежнее безразличие сменилось какой-то странной задумчивостью; глаза ее светились.

"Что ты стоишь? – закричал Брандт. – Прыгай! Угодит в машину – сгорим!"

Он потащил ее к борту.

"Не здесь, - деловито остановила его девушка. – Прыгнем с другого борта. Поплывем параллельно берегу, на юг, не меньше мили. Прямо к берегу нельзя, застрелят…"

Пулеметы они услышали, когда уже отплыли на несколько сот метров к югу от гибнущего судна. Моряков с "Эль-Таалены" расстреливали прямо в воде.

Когда все было кончено, Вейцман брезгливо сплюнул на лежащего без чувств генерал-поручика Ржевского и подозвал автоматчиков.

"Отнесите генерала в машину, - сказал он. – Пусть доложит в штаб об успешном исполнении… когда проснется."

От передвижного командного пункта, размахивая руками, бежал радист.

"Полковник! – закричал он еще издали. – Рапорт от группы оцепления! Кому-то удалось вырваться! Двое полицейских убиты! В двух километрах южнее! Машина похищена!"

Вейцман снова сплюнул и вздохнул.

"Жаль, далеко не уйдут… - пробормотал он про себя. – Сучий Коврик…"

Часть 9.

Они ехали молча. После Умм-эль-Фахма Хефи вздохнула и тихо сказала:

"Все. Здесь мы расстанемся. Высади меня на ближайшей автобусной остановке. Потом ты должен ехать один. Это недалеко. На перекрестке Меггидо повернешь налево и дальше по указателям."

"По каким указателям?"

"Маунт Меггидо. Хар Меггидо. Гора Меггидо. Армаггедон."

Брандт резко свернул на обочину.

"Послушай, Хефи, - сказал он раздраженно. – Это уже переходит все границы. В какой-то момент я полагал, что понимаю тебя, но теперь вижу, что ошибался. В чем дело, ты можешь объяснить? Почему мы должны именно сейчас расставаться? И на кой черт мне нужно переться одному на эту самую гору? И где все твои товарищи? Организация? Группа?"

Хефи снова вздохнула, глубоко и прерывисто. В глазах у нее стояли слезы. Брандт впервые видел ее плачущей. Девушка протянула руку и погладила его по щеке. Рука слегка дрожала, и оттого вышло особенно нежно.

"Милый, милый Давид, - прошептала она. – Ты еще ничего не понял? Даже своей прославленной дедуктивной логикой Дэвида Брандта? Мы с тобой одни. Нет никакой организации, никого. Только мы, я и ты. Хефциба и Давид. И наш ребенок, сын."

"Сын?" – ошарашенно выдавил Брандт.

"Сын. Он еще не родился, но у него уже есть имя. Его назовут Менахем. Твой сын, сын Давида. Машиах бен Давид. Он-то все и закончит. Не мы, он."

"Машиах?.. – потрясенно прошептал Брандт. – То есть, мессия? Ты что, совсем сбрендила?.. Аа-а… наконец-то я понял… ты сумасшедшая… просто сумасшедшая! Господи! Это ж надо так попасть! Ты, сумасшедшая одиночка, затеяла всю эту историю?.. заварила всю эту кашу? Ты, одна?!"

Хефи печально улыбнулась.

"Конечно, одна. Человек, в конечном счете, всегда все решает сам, один. Машиах бен Давид, твой сын, тоже будет один. Но он-то победит. Он-то все устроит, в лучшем виде. Он-то их всех передавит: и вампиров, и убийц, и всю их темную армию. И все будут счастливы. Все, до одного! Разве это не прекрасно? Ты только подумай: Машиах!"

Брандт перевел дыхание.

"Так, - сказал он сам себе. – Сосчитай до десяти и приди в себя. Главное – спокойствие. Я ведь об этом где-то читал… это называется "иерусалимский синдром" или как-то похоже… Типичная шизофрения, причем описанная и, видимо, поддающаяся лечению. Но я-то, я-то какой кретин! Сразу не разобрать, в чем тут дело!.. столько людей погибло…"

"Ладно, - произнес он как можно более терпеливо. – Допустим, что ты беременна. Допустим даже, что ты беременна Мессией. Но при чем здесь я, Дэвид Брандт? Ты ведь охотилась именно за мной, не так ли? Иначе, зачем тебе вообще было пробираться в Особый Отдел?"

"Конечно… - ласково прошептала Хефи. – Конечно, за тобой. Ты не думай, я все проверила. Все сходится. И твой отец Джозеф, и дед, и прадед… всё. Ты - это он, без сомнений…"

"Я – это он… - выкатив глаза, повторил Брандт. – Кто – "он"?"

"Он, Машиах…"

"Как?! Теперь я – Машиах?.. Та-ак… Но ты ведь всего минуту назад сказала, что Машиах – у тебя в животе…"

Хефи тихонько засмеялась.

"Какой ты глупый! Есть два Машиаха. Один, предварительный, Машиах бен Йосеф, его еще называют Машиах Войны, это ты. А другой, настоящий, последний, Машиах бен Давид, – это он, наш с тобой сын. Все просто."

"Да уж… - согласился Брандт, вытирая пот со лба. – Куда уж проще."

Они еще немного помолчали, потом Хефи приподнялась и поцеловала Брандта.

"Знаешь, а ведь я в тебя даже влюбилась, - сказала печально. – Никогда не думала, что мне будет так тяжело уйти. Но делать нечего, милый. Прощай..."

Девушка быстро открыла дверь и выскользнула из машины.

"Подожди!" – крикнул Брандт. Он чувствовал себя, как человек, у которого только что оторвали ребро.

Хефи наклонилась к окошку. Лицо ее было мокро от слез.

"А что с ним должно случиться?" – спросил Брандт как можно небрежнее.

"С кем?"

"Ну с этим… с Машиахом бен Йосефом…"

Хефи шмыгнула носом.

"Он погибнет, - сказала она тихо. – В битве на горе Меггидо. Это называется первый Армаггедон. Прощай, милый, мне пора."

Брандт видел, как она махнула притормозившему у остановки автобусу, ловко вскочила на подножку; автобус дернулся и уехал, напустив облако вонючего дизельного дыма.

Брандт остался сидеть без движения в похищенной полицейской машине. Так. Ничего себе… Он тряхнул головой, отгоняя наваждение. Не хватит ли дурью маяться, господин особый агент Ее Величества? Брандт тронул машину и поехал вперед, в направлении перекрестка Меггидо. Машину, кстати, наверняка ищут, если уже не нашли. Вертолет над головой, небось, неспроста шумит… ох, неспроста. Надо бы заехать под крышу вон на ту заправку, да и уйти себе потихоньку. Так и сделаем… или нет?.. нет, не сделаем: будут и другие заправки с крышами, наверняка будут. Брандт проехал мимо заправки.

Да… избавимся, значит, от машины и – домой. Немедленно домой. Первым делом доклад начальству. Мол, нечего беспокоиться, дражайший лорд, опасности от ваших настырных репеев нету никакой, потому как сбрендили они окончательно и бесповоротно, лупят друг друга почем зря… и не только лупят, но еще и жрут поедом. А те, кто не лупит и не жрет, тем самое место в тихом доме с санитарами, да… Впереди показался перекресток. Тот, где она говорила взять налево. Ага, держи карман, не такой я дурак, чтобы брать налево. Сейчас развернусь и поеду на заправку, под крышу, а там… впрочем, это я уже говорил. Зажегся зеленый, и Брандт повернул налево. Вертолетного шума над головой прибавилось. Давайте, ребята, шумите… мне с вами заводиться не с руки… у меня своя свадьба, у вас – свои похороны… Вот сейчас развернусь…

Он увидел указатель "Гора Меггидо" и свернул по нему. Потом он ехал еще некоторое время, пока дорога позволяла. На середине склона Брандт вышел из машины. Вот она, гора-горушечка. Ну, что дальше, Машиах бен Йосеф? Он открыл заднюю дверцу и вынул полицейский М-16 и бронежилет с кармашками. В кармашках было еще пять обойм. Ничего, жить можно. Ты вообще, в своем ли уме? Что ты тут делаешь? Давай-ка, быстренько, положи автомат на сиденье и шустренько, шустренько… еще можно успеть. Не, уже не успеть… вон они внизу, с машинами… и вертолеты… Успеешь, успеешь! Еще времени навалом. И не из таких переделок выходили. Ну? Ну?!

Брандт подтянул ремень автомата, приладил его поудобнее на плече и двинулся вверх по склону. Вот, смотри, подходящий овражек… Для чего подходящий, идиот? Ты что, и в самом деле собрался тут подыхать? Ради чего? Зачем? Да, действительно, зачем? Брандт улегся в овражек на мягкие хвойные иглы. Земля была теплой и приняла его ласково, по размеру. Как она сказала, Хефи? Человек, в конечном счете, всегда все решает сам. К примеру, быть ему Машиахом или нет… В конечном счете. Ну вот.

Алекс Тарн Протоколы Сионских Мудрецов, роман.

Другие произведения А.Тарна

К списку фельетонов

Hosting by