Проф. Анна Гейфман

На службе у Смерти

Отрывки из книги "Начало современного терроризма: очерк обычаев и нравов".
Бостонский университет, издательство "Либерти", Нью-Йорк, 2006

Вступление

1 сентября 2004 г. вооруженные боевики в масках заперли 1200 детей, их родственников и учителей в школе №1 в североосетинском городке Беслане. В телерепортажах мелькали искаженные ужасом лица родителей. 3.го сентября на экранах показались дети, выпрыгивающие из окон. Террористы с крыши прицельно расстреливали их в спины. Количество жертв в сообщениях росло, казалось, час от часу удваиваясь. Известно, что погибло не менее 339 человек, включая 172 детей, более 700 ранено.

Тема смерти, в ее многообразных формах и обличиях, неотделима от российской истории. Моя специальность — историческая психология, т.е. применение психологических методов исследования для объяснения мотивов антисоциальных и насильственных действий отдельных личностей и целых коллективов. Я занималась изучением политического террора, как одной из разновидностей агрессивного поведения, в течение двадцати с лишним лет, когда по электронной почте ко мне пришло письмо из Москвы от подруги и коллеги-осетинки:

Я из-за этого кошмара в Беслане проплакала две недели подряд.

Мой брат Алан сказал, что у его приятеля жена и двое сыновей, 8 и 11 лет оказались там, в числе заложников. Жена оставила на попечение соседки 3.месячную дочку (на 1 час, до следующего кормления) и пошла с мальчиками в школу!

Когда все закончилось, Алан сообщил, что оба мальчика целы.

Но на следующий день, вернувшись домой, Тамик обнаружил только старшего сына, а когда стал расспрашивать, понял, что мальчик неадекватен. Несчастный отец прошел по всем моргам. Ноль результатов. Видимо, старший мальчик не понимал, что его брат, наверное, сгорел во время пожара.

В документах и отчетах я множество раз читала и про агонию жертв, разорванных бомбами экстремистов, и про покалеченных прохожих, оказавшихся рядом с местом взрыва. Я думала, что понимаю все правила и приемы этой кровавой игры — пока не прочла все в том же письме:

Одна семилетняя девочка тянула спасших ее мужчин в сторону школы и говорила, как в бреду: «Пойдемте, там моя мама. Ей надо скорее голову пришить, ей очень больно».

Я поняла, что этот случай выходит за рамки всего, что мы знаем о терроризме.

Террористические выступления перестали быть локальным феноменом. В Америке, Европе, на Ближнем Востоке миллионы людей живут в сознании постоянной угрозы захвата самолетов, взрывов в автобусах и метро, на улицах, в кафе, в учреждениях. Мы все живем под таким дамокловым мечом, какого в мировой истории еще не бывало. Мы не осознали еще, что происходит, и следствием нашего непонимания является страх.

Страх — это не только инструмент террористов, посредством которого они лишают нас силы, но и их питательная среда. Они черпают силу в нашей слабости.

Террористы убивали своих политических противников задолго до 20 в., но имя чудовища, о котором я пишу — современный террор, явление, принципиально несводимое к истории политических убийств прошлого. Сейчас наша цель — извлечь урок из событий на рубеже 19 — 20 вв. в Российской Империи, ибо противостоящий нам терроризм зародился именно там.

Царство террора

Россия на рубеже 20.го века: стремительная индустриализация и урбанизация, растущее отчуждение от церкви... Все чаще человек выпадал из общинного уклада и оказывался один на один с непонятной, пугающе динамичной современностью. Вырванные из привычной обстановки, люди страдали в городском окружении, и лишь немногие сумели приспособиться к жизни вне привычного коллектива.

Ни один город не выявил так ясно противоречия русской жизни, как Санкт-Петербург. Его население с 1890 по 1910 выросло почти вдвое. Великолепные площади и дворцы в центре отражали имперское величие, безобразные трущобы заполнили промышленные окраины. Малейшая искра могла спровоцировать взрыв.

***

Практика политических убийств началась не в России. В 11.м — 12.м вв. знаменитые ассасины впервые превратили систематические убийства в оружие для достижения политических целей. Они, однако, направляли удар против заранее выбранных руководителей и глав государств. Даже во время разгула анархистских убийств и взрывов 19.го в. в Европе и США, жертвы покушений исчислялись единицами. Между 1851 и 1900 нападению подверглись около 40 европейских деятелей.

Здесь я позволю себе задать вопрос читателю: как по-вашему, сколько человек пострадало от терактов в России за десять лет, от 1900 до 1910 г.?

Оценка одного моего коллеги-историка была 150. Он основывался на деятельности Народной Воли, первой террористической организации нового времени. Народовольцы убили нескольких высокопоставленных сановников и полицейских чинов и совершили успешное покушение на Александра II.

И все-таки, оценка в 150 жертв совершенно несостоятельна. Наибольшая из полученных мною цифр была 1000, но и она даже не приближается к реальности.

За один год, с октября 1905 по сентябрь 1906, на территории Российской Империи были убиты и ранены 3611 правительственных чиновников. К концу 1907 года счет дошел почти до четырех с половиной тысяч. Кроме того, погибли 2180 частных лиц, 2530 получили ранения, итого — более 9000 пострадавших за рассматриваемый период.

С января 1908 по май 1910 зарегистрированы 19957 терактов, в которых погибло представителей властей — 732, частных лиц — 3051, ранены 1022 и 2829, соответственно.

В 1907 году в терактах гибли и получали ранения в среднем по 18 человек в день.

Всего за полтора последних десятилетия царской России, в 23 тыс. террористических актов пострадало свыше 17 тысяч человек.

Число убийств на окраинах империи — в Прибалтике, в Польше, на Кавказе — умножилось многократно. За 1907 г. в одном Закавказье зафиксировано 3060 терактов. Там их порою относят на счет национального характера, но «дикие кавказцы» не совершили ни одного теракта, когда в 1940.х Сталин выселял их из родных мест. Терроризм бессилен против тоталитарного режима, ему благоприятствуют более мягкие условия, которые несет дряхлеющая автократия или неустойчивая демократия.

Экспроприации вносили свой вклад в кровопролитие и причиняли колоссальный экономический ущерб. 14 октября 1906 г. был проведен один из самых удачных за всю российскую историю «эксов», налет в Фонарном переулке. Террористы атаковали дилижанс, перевозивший 600 тыс. руб. в центральный банк. В полдень, в людном центре столицы, боевики обстреляли охрану и забросали ее ручными гранатами, другие выхватили мешки с деньгами. Экспроприаторы быстро перекинули мешки в стоявшую наготове карету. Двое боевиков погибли, восьмерых повесили, но остальные унесли с собой около 400 тыс. руб. — а человек тогда мог прожить на один рубль в день.

В октябре 1906 произошло 362 ограбления с революционным обоснованием. С начала 1905 по середину 1906 г. революционный грабеж обошелся имперским банкам в один миллион рублей.

***

На рубеже веков русская культура устремилась вослед Европе, давно перешедшей от традиционного коллективизма к индивидуализму, как преобладающей общественной норме. Россия модернизировалась, ставя на первый план непризнаваемые дотоле возможности отдельной личности. Русский человек впервые осознавал себя как «Я», а не частицей от «Мы».

Ирония судьбы видна в том, что терроризм, главной характеристикой которого является массовое убийство без разбора, явился в России именно на повороте от коллективизма к индивидуализму. Террористы отбрасывали свободу личности ради массовых убийств, сконцентрировавших в себе все, с чем несовместима культура.

Новый враг

«Октябрьский манифест» 1905 г. гарантировал основные свободы российским гражданам. Радикалы расценили эту уступку, как признак слабости, и пришли к выводу, что отныне их деятельность останется безнаказанной.

Человеческая жизнь вовсе обесценилась. Теперь экстремисты не выбирали жертву по принципу индивидуальной ответственности. С 1905 г. потенциальной целью стал любой чиновник в силу одной принадлежности к администрации. Под удар попали министры, городовые, охранники.

В 1901 г. Партия Социалистов-Революционеров (ПСР) первой из радикальных организаций формально включила террор в свою программу и создала особую группу под именем «Боевая организация». На счету ПСР числятся 33 жертвы в чине губернатора, генерал- или вице-губернатора, 16 градоначальников. Эсэры открыто заявляли, что их организация «решила убить всех министров и их заместителей, начиная с тех, кого меньше охраняют».

К концу 1905 г. большинство террористов уже составляли анархисты. Они действовали бок о бок с максималистами, которые откололись от эсеров, требуя перехода к массовым, «погромным» убийствам.

Из 671 служащих министерства внутренних дел, убитых или раненых с октября 1905 по апрель 1906, только 13 находились на высоких постах. Прочие 658 были городовые, кучера, сыщики. Уличный регулировщик стал достойной мишенью. В Варшаве в 1906 г. в среднем за месяц погибало 15 чиновников. Наместник Кавказа не желал выглядеть некомпетентным или пассивным в глазах начальства, но даже в его рапорте говорится о 183 погибших и 90 раненых из числа администрации. В Риге с января 1904 по январь 1906 в терактах погибли четверть всего личного состава полиции. Каждого, кто носил кокарду, убивали за то, что он «живой символ режима». Профессия почтальона сделалась опасной в России.

***

Массовые убийства обесценивали нравственную позицию и моральный выбор, потому что террористы не мстили за конкретные злодеяния, а убивали любого, кто олицетворял собой истеблишмент.

Непричастные под огнем

На конец 1907, террористами было убито приблизительно одинаковое количество правительственных чиновников и частных лиц, примерно по четыре с половиной тысячи одних и других; в последующие годы из 7634 жертв террора 5880 были «гражданскими», и только 1754 находились на службе у государства. Для экстремистских группировок свержение правительства было лишь частью мечты. «Программа максимум» подразумевала разрушение всего общества.

Крупнейшей организацией анархистов в России была федерация разрозненных групп «Черное знамя». Ее члены изобрели термин безмотивный террор. Нападение на владельцев любой собственности, каким бы бессмысленным оно ни казалось, в их глазах представляло шаг к освобождению народа. Лозунг о безмотивном насилии подхватили другие. Анархисты-индивидуалисты провозгласили, что вправе убить кого угодно, поскольку любой террористический акт приближал крушение буржуазного мира.

14 ноября 1905 г. боевая группа анархистов-коммунистов кинула две бомбы, начиненные кусочками свинца и гвоздями, в кафе отеля «Бристоль», где находилось более двухсот посетителей. Целью террористов, как разъясняла листовка, было «посмотреть, как подлые буржуи корчатся в смертельной агонии».

Бедняки попадали под огонь, как только не соглашались в чем-нибудь с радикалами. Извозчик, не соглашавшийся увезти бомбиста с места теракта, расплачивался жизнью. Экспроприации стирали грани между экономическим и политическим террором. Дневной заработок квалицированного рабочего в Петербурге в среднем равнялся полутора рублям, неквалифицированный получал 87 коп. в день. Экспроприация нескольких сот рублей была катастрофой для десятков ограбленных.

С октября 1905 по октябрь 1906, радикалами было конфисковано порядка 7 млн. руб., в основном у гражданского населения. Бывало, убивали за грош: одной из жертв анархистской кампании против уличных разносчиков, стала старуха, продававшая лимоны на окраине Одессы.

В Прибалтике радикалы терроризировали жителей Риги и других городов. Убивали попов, чиновников, интеллигентов, которые их не поддержали.

Армянская партия «Дашнакцутюн» («Союз») была кавказским аналогом ПСР в России. Дашнаки терроризировали на Кавказе целые области и заставляли зажиточных хозяев платить до 80 тыс. руб. в год на содержание партии. Тех, кто сопротивлялся, убивали на месте. В 3060 террористических нападений на Кавказе, доложенных министерству внутренних дел за 1907 г., 1239 человек погибло и 1253 были ранены. За апрель 1907 года в Армавире террористы убили около полусотни местных предпринимателей за отказ, в отличие от более покладистых коллег, давать деньги на революцию. Общая сумма, добытая армавирскими радикалами, составила полмиллиона рублей.

Вымогательство и шантаж сделались основными методами добывания денег. Кое-кто даже заявлял об этом в названиях собственных организаций, как, например, одесские «Анархисты-шантажисты Черный Сокол».

«Рабочая организация партии социалистов-революционеров предлагает Вам немедленно пожертвовать 75 рублей, — говорилось в нацарапанной от руки записке с печатью местного отделения ПСР. — Если Вы не передадите означенную сумму, дело перейдет в Боевое Отделение». Редкие случаи отказа влекли, как правило, бомбу в окно.

Рассказ за рассказом движется бесконечная цепочка нападений и краж. Банда анархистов-коммунистов схватила торговца, уже отдавшего на революцию полторы тысячи. Когда они потребовали еще, он отказался. Радикалы стали его пытать: отрезали уши, срезбли куски кожи, поливали кипятком... Он всё держался. Единственным выходом из унизительной для чести революционеров ситуации стало — убить его, что и сделали.

14 июня 1908 г. в Киеве в обувной магазин вошли мужчина и женщина, направили на владельца пистолет и предъявили письмо с требованием выдать три пары туфель. Хозяин облегченно вздохнул и повиновался с готовностью.

***

И сегодня террористы не делают различий между государственными уполномоченными и частными лицами.

В 1995 члены секты Аум-Синри-Кё («Высшая Правда») выпустили в час пик на нескольких станциях метро в Токио смертельный газ зарин. Газовая атака Аум-Синри-Кё вылилась в 12 смертей. Если бы террористы не допустили ошибку в подготовке системы распыления, погибло бы несчетное количество людей, как часть реализации программы по подготовке мировой революции.

На счету Тигров Освобождения Тамил Илама (ТОТИ) в Шри Ланке более 60 тыс. жизней.

На языке боевиков это именуется «военными операциями против гражданских лиц». Во время т.н. интифады Эль-Акса 88% терактов с использованием самоубийц и 75,4% прочих терактов имели основную цель поразить мирных жителей — психологический эффект от гибели мирных жителей несравнимо выше, чем от нападения на военнослужащих.

Жизнь под знаком террора

Резкое возрастание террора затронуло все стороны повседневной жизни.

Из страха перед революционерами многие чины полиции подавали в отставку, агенты санкт-петербургского Охранного отделения грозили чуть ли не забастовкой. Местные власти признавали, что живут в постоянной панике. Некомпетентность распоряжений сделалась поводом для насмешек. В популярном анекдоте перечислялись «энергические меры» против ограбления банков, якобы спущенные в полицию в виде руководящего циркуляра:

Тщательно охранять банки, ограбленные злоумышленниками.

Сообщать об ограблении не позже, чем за час до происшествия.

Отправлять похищенные деньги в штаб-квартиру полиции в качестве вещественного доказательства.

Человек, утром выходивший из дома, не был уверен ни в том, что вернется вечером, ни что, вернувшись, застанет семью в живых. Террористы забрасывали бомбами и расстреливали полицейских и солдат, а в результате погибало все больше прохожих, оказавшихся случайно поблизости. Население было запугано до такой степени, что кое-где похоронные бюро отказывались хоронить жертвы революционного террора. Ближайшие родственники боялись появляться на похоронах.

Иные предприимчивые граждане передавали экспроприаторам имена личных врагов, радуясь, что без риска для себя могли выдать своих неприятелей на шантаж и расправу. От них не отставали головорезы: в Прибалтике они подходили к кому угодно на улице и предлагали себя в наемные убийцы. Цена заказного убийства упала в соответствии с ростом насилия: на нижнем уровне цен наемный убийца исполнял заказ по трешке за голову.

***

Насилие разрушает нормальную жизнь в любых районах мира, страдающих от террора.

Баскская «ЭТА» настаивает на своем праве убить любого, кто посмеет критиковать ее цели и методы, и обеспечивает свои финансовые нужды ограблениями и взиманием «революционного налога», наложенного на баскских бизнесменов. Здесь нет ничего, что отличалось бы от революционных методов в России начала 20 в.

Маоистская «Сияющая тропа» и «Революционное Движение Тупак Амару» были наиболее активными революционными организациями в Перу в 1980.х — 1990.х годах. Человеческие и экономические потери были ужасающими: больше тридцати тысяч погибших.

В апреле 2004, палестинская группа по правам человека опубликовала отчет по интерфаде, как называют жители палестинских городов состояние Палестинской Автономии. Вооруженные банды устанавливают свои порядки в целых округах. 90 процентов преступлений с применением оружия совершается лицами, состоящими на жаловании у ПА. Согласно отчету, 16% смертных случаев, зарегистрированных на палестинских территориях, связаны с внутренним насилием. Средний палестинец страдает не от «сионистской оккупации», а от разгула насилия, так же, как русский горожанин в 1905 году. Террористы заявляют, что борются за народ, но превращают кровопролитие в обыденность и рутину.

Теория и практика

На пике кризиса 1905 года произошло «освобождение революционной психики от всяких нравственных сдержек» (П.Б.Струве).

Первые признаки этого распознавались уже у радикалов 19.го в. Особенно знаменит Сергей Нечаев, который спланировал убийство товарища, чтобы укрепить свой авторитет как руководителя партии «Народная расправа» и связать ее членов совместно пролитой кровью. Нечаев приобрел также известность «Катехизисом революционера», написанным совместно с Бакуниным: Во имя революции истинный революционер отказывается от семьи. Он всегда готов без жалости убивать, лелеет одну мысль — «наискорейшее и наивернейшее разрушение этого поганого мира». Его жизнь — инструмент для совершения революции, и только ради этого он существует.

В 20 веке то, что было прежде уродством, сделалось нормой.

Стирание граней между революционером и уголовником было результатом демократизации и роста революционных рядов. В 1860.х террористов было не больше сотни, к концу 1870.х Народная Воля насчитывала порядка 500 участников, в 1907 году ПСР имела 45 тысяч членов. Сочувствовавших было около тысячи в 1860.е, четыре — пять тысяч во время Народной Воли и свыше трехсот тысяч сочувственно относившихся к эсерам.

Многочисленной группой, выбитой из привычного уклада в начале века, был пролетариат. Молодые крестьянские парни мигрировали из деревни в поисках работы и оседали в быстро растущих городах как пролетариат первого поколения. Жившие в нищете, пьянстве и болезнях, они делались легкой добычей для агитаторов. 70% эсеровских терактов совершены рабочими.

Экстремисты из рабочей среды редко имели школьное образование. Многие анархисты из еврейской черты оседлости вообще не знали ни одного слова по-русски. Симона Тер-Петросяна — прославленного Камо — выгнали из школы в четырнадцать лет (правила арифметики и грамматики он выучил только после 1917).

Часто террористы и на родном языке с трудом объясняли свое туманное понимание, что же такое революция: их цель — покончить с эксплуатацией, поэтому они от имени своей партии убили притеснителя. Беда в том, что они не знали, как называется их партия, и ничтоже сумняшеся устрашали судей бессмысленными названиями вроде: «социал-революционные анархисты-коммунисты».

Невероятно низкий уровень мышления был характерен для революционеров всех партий, полагавших, что теоретические дебаты — вздор.

Рассмотрение списков Боевой организации ПСР говорит, что не идеология их объединяла. Федор Назаров высказывал взгляды убежденного анархиста; Абрам Гоц объявил себя последователем Канта; Каляев слагал стихи во славу Всемогущего Господа; руководитель БО Борис Савинков присоединился к революционерам в поисках острых ощущений.

Террористы нового типа не могли даже называться социалистами, потому что не понимали, что такое классовая теория строения общества. «Я за всю жизнь не прочел ни одной книги, но сердцем я анархист», гордо повторяли они.

Вопреки заявлениям о «ненаучности» террора, не было фракции РСДРП, не замешанной в политических убийствах и постоянных экспроприациях. К 1907 году марксисты ничем не отличались от любых других экстремистов: вышедшая из-под контроля молодежь склонялась к анархизму и принимала активное участие в убийствах полицейских и городовых. Все рвались в дело, к насилию ради насилия.

В сферу влияния Бунда входили еврейские местечки в черте оседлости. Поскольку рядовые бундовцы практически ни имели понятия о классовом анализе, марксистский «отказ» от террора не был для них препятствием даже теоретически.

Члены боевых отрядов не интересовались тонкостями теории. Занятые стрельбой, безграмотные террористы нового призыва не подозревали, что противоречат марксизму. Такая идеологическая индифферентность способствовала слиянию террористов в один экстремистский блок. Готовя покушения и экспроприации, они порой сходились в смешанные отряды, например, максималисты вместе с эсдеками под предводительством Александра Лбова, по прозвищу «Гроза Урала ».

Все они сотрудничали с кем угодно, кто соглашался, что «где недостаточно устранить одно лицо, там нужно устранить десятки, а где недостаточно десятков, нужно уничтожать сотнями».

Камо, который ничего не знал про общество и про классы, пришел однажды к решению программных расхождений: в его присутствии велись жаркие дебаты по аграрному вопросу. «Зачем ты с ним споришь? — спросил он у своего приятеля-большевика. — Давай, я его зарежу!» И показал на остолбеневшего меньшевика.

***

30 мая 1972 три члена Японской Красной Армии расстреляли из автоматов и забросали гранатами пассажиров в аэропорту Бен-Гурион. Объявленной целью террористов было свержение правительства и отмена монархии в Японии, а в более отдаленной перспективе — начало мировой революции. 16 из 26 погибших оказались пуэрториканскими паломниками. Операция была проведена по плану Народного Фронта Освобождения Палестины.

Как и тогда, сегодняшние террористы пренебрегают идеологией и объединяются единым фронтом для борьбы с капиталистическим Западом и сионистским Израилем. «Мы будем верны России, оборотись она хоть в самого дьявола», постановили предводители исламских фундаменталистов в Сирии в начале 1950.х. В 1970.х члены немецкой Фракции Красной Армии в палестинских лагерях обучали разношерстных террористов методам бактериологической войны. Хадж Амин Эль-Хусейни, вскоре после назначения в 1921 г. муфтием Иерусалима, организовал отряды, терроризировавшие еврейское население, а спустя двадцать лет получил аудиенцию у Гитлера и заверения, что «Германия ведет бескомпромиссную войну против евреев». Гитлер обещал «оказать содействие арабам, вовлеченным в ту же борьбу».

Во всем мире террористы выказывают полное безразличие к теориям и готовность либо отказаться от них, либо приспособить к практическим нуждам. Организация Освобождения Палестины (ООП), потеряла свою левизну после развала СССР, когда прогрессивная демагогия об освобождении трудящихся перестала оплачиваться грудами оружия и морями денег.

Идеологические убеждения не играют роли в практической деятельности экстремиста. Готовность самоотверженно служить Смерти есть единственный критерий, сводящий воедино убийц, относящих себя к разным идейным конфессиям.

Уголовники

Процесс трансформации революционера в обычного уголовника не занимал много времени. Боевая группа эсеров или эсдеков переходила к «самостоятельным акциям» — эвфемизм для добывания путем вымогательств и грабежей денег, идущих в основном на самопропитание боевиков. Вскоре эти операции учащались, а первоначальная связь с ПСР или РСДРП утрачивалась. Они могли именовать себя анархистами, но вели себя, как обыкновенные налетчики.

Когда у самозваного борца за свободу накапливалось судебно-полицейское прошлое, его политическая деятельность становилась неотличимой от других форм антисоциального поведения. Его могли взять в первый раз за бытовое преступление, через несколько лет за теракт и, наконец, судить за изнасилование. Девяносто процентов экспроприаций были обыкновенным разбоем, жаловалось руководство эсеров. Большевики, напавшие на поезд на станции Миассы и завладевшие 60 тыс. руб. бумажных денег и 24 кг золота, назвали сами себя бандитами.

Эксы были единственным занятием большинства квази-революционных групп. На Кавказе и на Урале большевики устраивали экспроприации, даже не нуждаясь в деньгах, просто «для тренировки». Неразличимость между ипостасями революционера и налетчика в боевиках тем больше бросается в глаза, что они часто не передавали добычу в партийную казну, а делили между собой.

После ограбления московского общества взаимного кредита 7 марта 1906, когда максималисты унесли почти миллион, через полгода они были без гроша. Из 400 тыс. руб., взятых в Фонарном, прослежена отчетность лишь по 60 тыс.

После экспроприации 315 тыс. из Душетского казначейства в апреле 1906, львиная доля оказалась в руках организатора налета Кереселидзе. Он тут же перебрался в Женеву, купил особняк и обзавелся автомобилем. Товарищам по эмиграции он пояснял, что ему счастье в Грузии привалило.

Нигде так тесно не сливалась «мразь революции», как называли радикалы своих заблудших товарищей, с уголовниками, как в тюрьме и на каторге. В отличие от прежних поколений революционеров, которые брезговали всяким общением с тюремщиками, многие боевики нового типа, попадая в заключение, были с надзирателями на короткой ноге и так же, как остальные заключенные, клянчили у них мелкие поблажки или окурки. Вне связи с партийной принадлежностью, революционеры устраивали внутри тюрьмы экспроприации по всем правилам. Тюремные налеты переходили в поножовщину, и многие заключенные не так боялись тюремщиков, как бывших друзей.

В тюрьмах радикалы вербовали в свои ряды всех подряд — шпану, темных личностей, подонков из низов русского общества. Революционер не должен работать на капиталистов, объясняли анархисты из группировки «Безначалие» сокамерникам, посаженным за грабежи и налеты. Долг борца за свободу — удовлетворять материальные потребности путем ограбления богачей. Преступный мир схватывал на лету примитивную логику, заключавшуюся в словах «грабь награбленное». Так создавался новый коллективный портрет революционера, соединявшего в себе бандита и экстремиста в неразделимой пропорции.

***

Во всем мире террористы убеждены, что грабители — самый революционный элемент общества. «Идя на грабеж, преступник высказывается в пользу перераспределения доходов», — заявляет итальянская террористическая группировка «Рабочее самоуправление». Классифицировав обыденную преступность как разновидность классовой борьбы, политические экстремисты сотрудничают с пестрым сбродом выходцев из преступного мира в налетах на банки и супермаркеты.

Перуанские «Сияющая тропа» и «Тупак Амару» соперничали за контроль над «налогами», взимавшимися с торговцев кокаином. Нередко сами революционеры нанимаются на службу к наркобаронам.

Огромный процент террористических актов в Ираке является обыкновенным разбоем: в районах, страдающих от насилия, заказ на убийство получить так легко, что мало кто из населения ощущает нужду в постоянной работе.

Любой подход к современному терроризму должен учитывать его криминальную компоненту. Одна из определяющих черт криминального менталитета — склонность к риску и безрассудству. Личность, наделенная подобной ментальностью, живет, как бы отстраняясь и не считая себя частицей реальной действительности. В подменной псевдореальности террориста убийство делается чем-то легким и малозначимым.

Дон Кихоты

Не все экстремисты были просто бандитами. Некоторые искренне верили в революционную утопию. Эти фанатики и аскеты ходили в лохмотьях и питались впроголодь.

Хотя общая сумма денег, экспроприированных Камо, составила около 350 тысяч рублей, он жил на 50 копеек в день. Члены шайки, насчитывавшей семь человек вели почти нищенский образ жизни. Однажды двое из его боевиков весь день провели в постелях, потому что на всех не хватило брюк.

В России испокон века преступники вызывали сочувствие. Вместо того, чтобы проклинать грабителя и убийцу, его потенциальные жертвы жалели несчастных колодников, бредущих по этапу в Сибирь. Примиренческое отношение в обществе вело к созданию атмосферы прославления, вплоть до обожествления насилия. Антиправительственная пресса рисовала террористов альтруистами, втянутыми в борьбу против воли, страдальцами за правду. Образованные круги России стали расценивать помощь экстремистам, как признак хорошего тона.

Наряду с новоявленными святыми, ряды революционеров пополнялись за счет особой категории разрушителей: Дон Кихотов.

В 1860 г. И.С.Тургенев обратился к сравнению двух классических образов, Гамлета и Дон Кихота. Гамлет олицетворяет безграничный эгоизм, Дон Кихот абсолютную жертвенность.

Дон Кихот твердо знает, что торжество справедливости достижимо, если борец за нее отдаст себя избранному пути целиком. В контексте нашей темы — психологии политического экстремизма — мы выделяем главный тезис борца за правое дело: скверную окружающую среду можно сделать прекрасной, и достигается это путем прямого насильственного вмешательства.

Бедный идальго ведет тусклую жизнь, скрашиваемую единственно старыми романами о рыцарях. Героические приключения рыцарей не касаются правды жизни, но создают альтернативную реальность.

Дон Кихот непреклонен во всем, что касается его иллюзий, ибо они служат для него источником душевной силы. Интуитивно он понимает, что, лишась миража, он остается один на один с грозной повседневностью, с которой уже не сможет справиться его опустошенное Я. В конце концов, с ним происходит именно это: отвергнув иллюзию, Дон Кихот умирает, не в силах перенести удручающую скуку реальной жизни.

Злейшим врагом Дон Кихота является интроспекция, способная обнажить химерическую природу его умственных построений. Он избегает размышлений, ему необходимо быть все время в движении, он ищет, на что бы выплеснуть свое внутреннее беспокойство.

Для воплощения в жизнь своего идеального образа, рыцаря Истины, обращающего меч против ее супостатов, он нуждается в том, чтобы мир был зол и нечестив, иначе его претензии лишены оснований. Но великаны и колдуны, с которыми он сражается, гнездятся в его душе. С ними, несуществующими, он воюет, проецируя вовне свое болезненное внутреннее состояние.

Близкое знакомство с революционной средой наводит на мысль, что все в ней искусственно, все оставляет впечатление театрального действа, играемого по заданному сценарию. Участники как будто надевают маску и заучивают реплики в соответствии с партийными указаниями. При этом, они хотят одновременно и наслаждаться действом, и растворяться в нем. Руководимый ирреальностью, Дон Кихот тоже играет роль. Стоицизм — часть его преданности делу, и он гордится физическими лишениями в полном соответствии с принятым образом.

Странствуя в сопровождении единственного спутника, Дон Кихот ищет славы одинокого героя. Его не интересуют невзгоды, выпадающие на долю Санчо. Оруженосец нужен ему, как послушное зеркало. Так легионы рядовых исполнителей революционных заданий отдавали жизнь за бесценок, но обеспечивали лавры вождям.

И точно так же, Дон Кихот не щадит тех, кого вознамерился избавить от бед. В знаменитой сцене, где Дон Кихот защищает мальчика от жестокого хозяина, тот вымещает на мальчугане гнев, едва только герой удаляется. В первую очередь и с наибольшей силой революционное насилие обрушивается на тех, кого революционеры тщатся освободить.

Безрассудный Дон Кихот направляет гнев против случайных врагов, которые оказались рядом с местом очередного подвига. Поборники безмотивного насилия и массового террора поступают аналогично.

Подверженный эпизодическим припадкам, Дон Кихот время от времени обнаруживает такие симптомы, как галлюцинации, бред и провалы памяти. Его воинственные выходки производят нездоровое впечатление с точки зрения психологии.

А твердо стоящий на земле Санчо знает, что его господин помешался, но он хочет стать губернатором острова, и он бросает все и идет с Дон Кихотом от приключения к приключению. Он вновь и вновь повторяет, что господин его не безумен. В точном уподоблении радикальным лозунгам, эти бесконечные повторения затверженной догмы есть разновидность промывания мозгов и добровольного самоослепления, того, что Джордж Оруэлл назвал «двоемыслием».

В конечном счете, и Дон Кихот, и Санчо живут неправдой. Каждый притворяется перед собой и перед товарищем, их симбиоз взаиморазрушителен. Когда Дон Кихот умирает, Санчо, коленопреклоненный, рыдает, зная, что в одиночку, без яростного вдохновения господина, он никого уже обмануть не сможет.

Прибегнув к аналогии с Дон Кихотом, мы получаем возможность наглядно увидать, как лидеры экстремистов и их пособники вязнут в паутине обоюдо-разрушительных лживых взаимных соглашений.

Отравленный воздух

Феномен массового террора в России в начале 20 в. должен рассматриваться в связи с психологической обстановкой в стране, которая, как ни странно, определялась невиданным расцветом интеллектуальной жизни. Недаром первое десятилетие века получило наименование Серебряный век.

К определяющим чертам Серебряного века относится бунт против традиционного уклада жизни. Психологической дислокацией называется этот разрыв связей между людьми и культурной традицией, понятиями семьи и религии.

Протест был нигилистическим. Бунтари не имели ни общей программы, ни общей системы ценностей. Поглощенные отрицанием, творцы исторических дислокаций подрывали свою же связь с жизнью, не гарантированную отныне проверенными временем соединительными звеньями и понятиями.

Новый образ жизни включал в себя поведенческую схему Протея — фигуры из греческой мифологии, легко менявшей любые образы, но затруднявшейся выбрать для себя один, наиболее адекватный. Схема Протея включала маниакальное экспериментирование со всем, что казалось новым, от извращенной сексуальности до оккультизма. Люди страдали от апокалиптических настроений. Каждый старался изобразить себя «надломленным», молодые люди видели в неврастеничности утонченность и были готовы придумывать себе пороки, лишь бы не показаться банальными.

В обстановке отвержения нормы, русские протеоиды оказались в состоянии идейного голода и ринулись в политический протест. Многие видели в революции путь к «новой жизни»: все формы протеста свелись к политическому насилию.

До 20 в. россияне имели мало опыта обращения с отдельным собственным существованием. Традиционно коллективная жизнь среднего человека в России оберегала его от таких тягостных сторон индивидуализма, как необходимость самооценки или желание отгородиться от всех, вперемешку со страхом изоляции. В какой-то момент растерянный, заплутавший ум натыкался на возможность политической деятельности, основанной на идеологическом тоталитаризме с его примитивным подходом «все или ничего» по отношению к истине и требованием немедленного разрешения всех проблем.

Революция превратилась в высшее мерило всех ценностей. Подобно примитивным религиям, она потребовала крови врагов, но с легкостью поглощала и жизнь адептов. Революционная мораль несла в себе разрушение, направленное вовне, и саморазрушение, направленное вовнутрь.

Экстремистскую деятельность можно уподобить прохождению через ярмарочный лабиринт ужасов: утрированные жесты, шумовые эффекты, острые, хотя и неглубокие ощущения. Возбуждение, даваемое подпольной работой, имело неоспоримое преимущество перед другими видами маргинального поведения. Там — от приключения до приключения длились периоды серого бездействия, здесь — революционер находился в экзальтированном состоянии постоянно, оно было органической частью вечного движения к идеалу. Те, кто перепробовал все, находили в политическом экстремизме и новую энергию, и новый смысл.

Мало у кого из жертв исторической дислокации нашлись силы принять вызов, брошенный современностью их инфантильному и слабому «Я». Страх — неизбежный спутник отчуждения — вторгался и, раз явившись, играл в их жизни главенствующую роль. Массовое движение притягивает всех, кого тяготит ненавистное Я. Оно привлекает и удерживает тем, что способствует отказу от себя. Ища выхода из мучительной повседневности, жертвы исторической дислокации шли в революцию. Они растворяли свое новорожденную индивидуальность в радикальной партии и так обретали традиционное коллективизированное Мы взамен трагически неадекватного Я.

Иначе говоря, образ жизни террористов отражает их психологию, и постепенно они все вокруг подменяют слепком со своего агрессивного, алогичного микрокосма. Их мир невыносим прежде всего для них, враждебный и грозный. Террористы на самом деле боятся того окружения, которое намерены терроризировать. Для них продолжать жизнь означает без конца испытывать боль, ибо их убогая эмоциональная действительность враждебна миру.

Замаскированное самоубийство

...Молодая женщина подходит к полицейскому управлению. Тринадцать фунтов нитроглицерина и детонатор привязаны к ее телу. Ее хватают прежде, чем она успевает взорвать здание и погибнуть вместе со всеми, кто в нем находится. Это произошло не в Ливане, не в Дженине, не на Цейлоне. Евстолия Рогозинникова готовилась 15 октября 1907 г. взорвать Петербургское тюремное управление.

Отмена всех норм вела к разочарованию, сопровождаемому депрессивным состоянием обессмысливания бытия. Не находя способа вырваться из этого бесцельного мира, многие задавались вопросом, «достойно ли влачить страшную жизнь, или уже разом покончить с ней». И многие, особенно молодые, отвечали, что незачем тянуть лямку псевдосуществования.

Количество самоубийств выросло после 1905 г. катастрофически, дойдя до 370 на миллион населения — самый высокий уровень в Европе. В обстановке торжествующего декаданса смерть стала модной. Влекомые духом Серебряного века, революционные экстремисты были так же подвержены суицидальному зову, как их аполитичные современники. У них тенденция к самоубийству усиливалась неумением примириться с жизнью даже после отчаянной попытки растворить себя в революционной среде.

Террорист живет в дисгармонии с миром, которому рассчитывал навязать свою волю. Его ослабляет страх. Мучения, на которые он сам себя обрекает, отталкивают его еще дальше от социума, окончательно подрывая силу и душевную стойкость. Запутавшись полностью, радикалы обращали свои надежды к смерти, как к единственной возможности избавиться от невыносимого страха перед ней, не видя в том парадокса.

Нередко для террористов страх перед жизнью вне революционного коллектива играл роль катализатора. Самоубийств во время ареста не счесть: один анархист взорвал себя ручной гранатой, другой взял динамитную палочку в рот и разнес себя в клочья. «Я счастлив вашим приговором», — сказал приговорившим его к повешению судьям Иван Каляев.

Существование без революционной деятельности виделось страшным своей бесцельностью. Камо неоднократно задумывал покончить с собой, когда «сидел без дела». Одна из попыток произошла после Октябрьской революции, вогнавшей борца за свободу в глубокую депрессию.

Желание умереть часто принимало форму культа смерти, отправляемого членами террористических организаций, включая Боевую организацию. Совершая террористические акты, они поклонялись террору, как святыне. Фанатичная христианка Мария Беневская видела в боевых заданиях торжественный ритуал. «Священный террор» олицетворял революцию для Доры Бриллиант, порвавшей все связи не только с прошлой средой, но и с остальной партией. Жизнь по выдуманным законам убивала ощущение реальности.

В книге «Анархисты» Ломброзо назвал русских радикалов косвенными самоубийцами, которым недоставало смелости, чтобы напрямую покончить с собой. Революционеры не сомневались, что если предложить молодому человеку роль террориста-смертника во имя благородной цели, он предпочтет подвиг заурядному самоубийству. «Я моей жизнью по горло сыт» — объяснял один боевик присоединение к террористам. Другой, вполне беспартийный, вышел к эсеровскому руководству с тем, что он все равно умирает от туберкулеза, поэтому готов от имени ПСР убить председателя Совета министров графа Витте.

Притягательная сила терроризма как замаскированного самоубийства была особенно велика для юношества. Партийные лидеры, пишет знаменитая Вера Фигнер, создали в России «культ динамита и револьвера , короновали террориста нимбом», и в результате «убийство и эшафот приобрели магнетическое обаяние для молодежи».

***

Агрессия, принимающая форму самоуничтожения, имеет универсальный характер, не ограниченный национальной культурой. Тамильская девушка, убившая Раджива Ганди, в принципе мало отличается от Шарлотты Корде — француженки, которая убила Марата, не сомневаясь, что ее ждет гильотина.

Где бы ни произошел в мире теракт с использованием смертника, нас поражает легкость, с которой исполнитель отдает жизнь. Непостижимо, чтобы живая жизнь не взбунтовалась против подступающего конца, хотя бы даже на биологическом уровне. Но террорист испытывает такое моральное опустошение, что с трудом может выносить пытку существования. Раздавленные, выжженные дотла «внутренней гражданской войной», они мертвы при жизни, призраки, притворяющиеся людьми. Акт самоубийства для них — формальное подтверждение давно наступившей смерти.

Вербовка

Начиная с 1890.х, вожди ограничили свою роль общим планированием террора, оставляя грязную работу рядовому составу. Успех задуманных операций не был гарантирован, требовалось предусмотреть все детали, и обеспечить, чтобы исполнитель функционировал, как часовая шестеренка. Планирование терактов превратилось в увлекательную работу.

Первым шагом был подбор подходящих кадров, что требует таланта психолога, и организатор первых эсеровских терактов Григорий Гершуни продемонстрировал его в высокой мере. Всякий, кого он обрабатывал, вскоре оказывался целиком подчинен его воле.

Идеологическая подготовка потенциальных кадров в задачу вербовщиков не входила. В выборе объектов воздействия они выказывали откровенный цинизм. Руководитель ПСР Михаил Гоц убеждал чахоточного студента принять славную смерть борца за народное дело.

С точки зрения такого вождя, у новобранца должно быть как можно меньше эмоциональных связей с миром. Двадцатилетний Лейба Сикорский был идеальным рекрутом: прожил всю жизнь в черте оседлости, говорил по-русски с трудом, его единственным знакомым в Петербурге был тот эсер, который привел его к Савинкову. Верховный террорист дает ему сто рублей и ставит запасным метальщиком в покушении на Плеве. Политические убеждения новичка его интересуют, как прошлогодний снег.

Деньги вообще играли важную роль в вербовке. Одновременно с оружием новобранцу выдавали аванс и обещали больше после того, как он покажет себя в деле. Кому-то просто ставили несколько раз подряд угощение. Один вербовщик уговорил добровольца принять участие в экспроприации за новое пальто.

Женщины в начале 1900.х составляли примерно четверть российских террористов и почти треть эсеровской Боевой организации. Их вдохновлял образ и пример первой российской террористки Софьи Перовской, казненной в 1881. В последующие десятилетия все больше молодых женщин прибивались к маргиналам, отринув традиционную женскую роль в семье. Мужчины, стоявшие во главе партий, давали им неограниченные возможности проявить себя, участвуя в опасных подпольных операциях. Борьба захватывала их целиком, став смыслом жизни.

Детей превращали в пешки в террористических играх. Большевичка Драбкина, перевозя гремучую ртуть, использовала трехлетнюю дочь в качестве прикрытия — так Лиза удостоилась быть самой юной террористкой России. Радикалы неустанно вербовали «трудных» подростков. В результате усилий вербовщиков, 22 процента эсеровских террористов имели возраст от 15 до 19 лет, а в Белостоке в 1905 г. эсеры сформировали боевой отряд из школьников. Часто радикальные организации в провинции соблазняли подростков деньгами, нанимая их для террористических предприятий,порою — за пятьдесят копеек.

Растерянные жертвы исторической дислокации искали укрытия от нависающей со всех сторон неизвестности и целиком оказывались во власти вербовщиков. Они считали себя в безопасности, только пока не выходили из узких рамок подполья. Вовне им мерещилась страшная жизнь, полная реальных или воображаемых смертельных опасностей. Для поддержания сплоченности конфликтными личностями, собранными в тесный кружок, руководители раздували страх перед внешней средой. Руководство стремилось к тому, чтобы боевики были постоянно заняты, дабы они «не теряли навыка» и «привыкали к опасности». В обмен боевики получали набор новых ценностей и значений вместе со словарем, который позволял выстроить их в систему. Для них «честь» стала означать убийство, «любовь» — коллективную взаимозависимость, «жизнь» — процесс саморазрушения. Вооруженные новыми определениями понятий, свободные от Я террористы превращались в подобия автоматов.

***

Отработанные в России методы привлечения новичков воспроизводятся сегодня во всемирном масштабе. К услугам вербовщиков всегда будут убийцы из уголовников, а также из молодежи, не находящей возможностей для самореализации.

Сегодня деньгам отведена в вербовке главная роль. Террористам из Исламского джихада выплачивается специальное вознаграждение за каждую атаку против Израиля, а семьям террористов-смертников на Западном Берегу перечисляется материальная помощь в размере 20 тыс. долларов — не считая гарантированного пропуска в рай семидесяти ближайшим родственникам. Менее известно, что «охотники за динамитным мясом» уделяют особое внимание соблазненным, изнасилованным и забеременевшим вне брака девушкам, предлагая им искупить грех мученичеством. 15.летняя палестинка, задержанная с взрывным поясом, сказала, что хочет жить, но согласилась кончить дни «кусками мяса в мешке» под уговорами семьи, т.к. была младшим из пятнадцати ребенком в семье, хуже того — девочкой.

Рядовые экстремисты нуждаются в лидерах, которые создали бы для них псевдореальность, но и вожди нужны только до тех пор, пока из-под их резца выходят гуманоидные орудия убийства.

Террористы у власти

В ноябре 1917 большевики взяли власть. Отличительной чертой новорожденной Советской власти была опора на политическое насилие. Для Ленина и его единомышленников государственный «террор сверху» был незаменимым инструментом для перестройки общества.

Ленин задолго до переворота писал, что «партия никогда не отвергала террор». Став во главе России, Ленин и Троцкий обозвали противников насилия «евнухами» и принялись за строительство машины террора. В речах и лозунгах они превозносили якобинцев. В декабре 1917, Троцкий заявил: «Вы возмущаетесь тем террором, который мы направляем против своих противников, но этот террор примет более грозные формы. Не крепость, а гильотина будет для наших врагов».

Политику государственных репрессий большевики оправдывали необходимостью ответа на антисоветскую деятельность со стороны мириадов врагов. Коммунисты должны убивать, защищая себя, кричали они, возвращаясь к параноидальной мании преследования террористов времен подполья. По признанию зам. председателя ЧК, во всю первую половину 1918, когда зловещая чрезвычайка уже начала репрессии, «контрреволюционных организаций, как таковых обнаружить не удалось». Несмотря на это, железный Феликс заявил, что «террор есть абсолютная необходимость во имя революции, даже если меч ее при этом случайно попадет на головы невинных»«даже если их меч случайно иногда падает на головы невиновных».

30 августа 1918 г. был ранен Ленин. Красный террор не начался, но невероятно усилился в тот момент. В сентябре 1918, большевики расстреляли 512 заложников «из высшей знати свергнутого режима». Чекисты арестовывали всех и вся, и с легкостью расстреливали во время массовых облав на классовых врагов, понятие о которых большевики все время расширяли: «Сотнями будем мы убивать… Пусть будут это тысячи, пусть прольются потоки крови — больше крови, столько, сколько возможно!»

Осенью и зимой 1918—1919 в стране бушевала кровавая вакханалия. Гонениям подверглись представители буржуазии и интеллигенции, священники и верующие всех конфессий. Бывших офицеров расстреливали тысячами без суда, их семьи бросали в тюрьмы, и чекистские наряды постоянно расстреливали их в виде мести оппозиционерам.

Под удар попадали выходцы из любого социального слоя, включая рабочих и крестьян. Центральное управление ЧК раз за разом слало из Москвы распоряжения прекратить избиение мирного населения, но общее число жертв только за начальный период активности ВЧК, по разным оценкам, колеблется между 50 и 140 тысячами.

Из рядовых служителей террора, фанатики полагались на революционную совесть, но виесте с ее обладателями трудились экстремисты нового типа, оправдывавшие бандитизм высокими лозунгами. «Только святые или негодяи могут служить в ГПУ, — без стеснения жаловался Дзержинский, — но святые теперь уходят от меня, и я остаюсь с негодяями».

На периферии убийства, пытки и дичайший садизм приняли ошеломляющие размеры. Революция позволила многим профессиональным террористам, замешанным до 1917 в разного вида кровопролитиях, вернуться из мест заключения и эмиграции и снова заняться тем, что они умели лучше всего. Они поступали в ЧК, служили в ревтрибуналах.

Большевистский террор пронизывала зачастую иррациональная жестокость, и при анализе поведения его исполнителей возникает вопрос, не из больной ли психики рождалось безудержное насилие. Люди с неполноценной или изуродованной психикой тяготели к терроризму, лишний раз демонстрируя корреляцию между нарушениями эмоциональной сферы и агрессивным поведением. Террористы страдали от самых разных психических заболеваний, включая острую форму паранойи и тяжелую депрессию. Самому Дзержинскому был еще до революции поставлен диагноз «маниакально-депрессивный психоз», от которого его тогда же лечили.

Подобно террористам 1905.го, проводники государственного террора были приучены к жестокости обстановкой постоянного кровопролития. Для них кровь сделалась наркотиком. Местные отделения ЧК специализировались на избранных видах пыток: в Харькове сдирали скальп, в Кременчуге хоронили заживо, в Екатеринославе распинали, в Киеве заколачивали в гробу с гниющим трупом.

Красный террор систематически перемалывал слой за слоем русского общества.

Очевидная абсурдность репрессий работала на пользу ленинского плана создания атмосферы всеобщей боязни. «Мы должны, — провозгласил председатель Петросовета Григорий Зиновьев, — увлечь за собой 90 миллионов из ста, населяющих Советскую Россию. С остальными нельзя говорить — их надо уничтожать».

Победив в Гражданской войне, большевики хотя и прекратили «слепую бойню» 1918 — 1919 гг., но позаботились о том, чтобы сохранить способствовавшие ей законы и установления. С 1920 по 1923 г. количество концентрационных лагерей выросло с 84 до 315, а заключенных с 50 тыс. до 70 тыс. Отныне главным инструментом террора сделалось само государство. Оно убивало, пойдя в услужение к Смерти, чья цель была и остается — самораспространение.

***

Мы уже видели, как экстремисты боролись со страхом смерти путем отказа от индивидуальности. Вопрос о личной смерти тогда снимался, поскольку единичное Я сливалось с общей судьбой.

Вопреки декларативному рационализму, большевики были неотрывно сосредоточены на идее бессмертия. «Чем Партия сильнее, тем она нетерпимее, тем более жесток деспотизм. Картина будущего — это сапог, который топчет человеческое лицо и будет топтать его вечно» — так Оруэлл в «1984» изображает вечное царство смерти, бессмертный мир страха: террористы, мертвые при жизни, запуганы собственной безжизненностью. Бесцветными тенями они рвутся к бессмертию и переносят свой ужас на живых, терроризируя жизнь.

Культура смерти

Маниакальная сосредоточенность на убийствах ведет террористов к танатофилии, которую признают и вдохновители, и исполнители террористических актов: «...Аллах награждает тех, кто воспитал шахидов во имя героизма. Мы не боимся умереть и не любим жизнь», — сказал профессор Иссам Сиссалем из Исламского университета г. Газа. Еще откровеннее высказались исламисты, взорвав десять бомб на пригородных поездах в Мадриде 11 марта 2004, в результате чего погибли 191 и были ранены более 1800 человек. «Вы любите жизнь, а мы любим смерть», — объяснили они.

Иными словами, они создают культуру смерти.

Находясь в подполье, как до 1917 г. в России, лидеры террористов ограничиваются созданием атмосферы ненависти в подвластных им тайных обществах. Придя к власти, они тут же начинают строить государственную инфраструктуру насилия.

Еще не овладев всей территорией страны, большевики уже создавали психологические условия, благоприятствующие массовым убийствам. Палестинские лидеры, еще не получив государства, заложили фундамент культа смерти, с детства готовя людей к роли живых орудий.

«О, правоверные! Преступники и террористы — это евреи, бейте и убивайте их. Аллах предает их на мучения в ваши руки». Доктор Ахмад Абу-Халабия произнес эту речь после линча над двумя заблудившимися израильскими солдатами в Рамалле. Моментом наивысшего торжества стал миг, когда один из убийц выставил из окна окровавленные ладони напоказ обезумевшей толпе. С тех пор этот эпизод разыгрывается, как игровой сюжет, в палестинских детских садах и школах. «Благословен, чьи сыновья надели взрывной пояс и бросились в гущу евреев, — повторяет шейх Ибрагим Мадхи. — Позор тому, кто не учит детей джихаду».

В радикальной пропаганде Европы и России в конце 19 — начале 20 веков воспряла субкультура дегуманизации врагов революции, на которых налепляли ярлык «зверя». Дегуманизация врага избавляет убившего от необходимости воспринимать самого себя, как убийцу. Нет заповеди, которая бы запрещала убийство животных, и вот, идя по стопам русских экстремистов, лидеры воинствующего ислама дегуманизируют евреев: «Аллах уподобил их свиньям и обезьянам, — заявил шейх Ибрагим Мадхи в телевизионной проповеди. — Кто может поражать их мечом, ножом или голыми руками — пусть идет, ибо евреи обнажили клыки».

Главный теоретик максималистов Иван Павлов в брошюре от 1907 г. «Очистка человечества» разделил всех людей на этические расы. Расу хищников (правительство и капиталистов) он выделял, как уступающую в плане морали даже гориллам. Чистую расу составляли террористы, сражавшиеся с этими недочеловеками. «Хищники», по Павлову, передают свои низменные свойства потомству, отчего их дети выказывают такую же злобу, подлость и пр., как их родители. Поэтому, следовало всю расу их истребить, покуда она не овладела всем миром.

Первыми жертвами терроризма оказываются сами террористы, как первыми жертвами нацизма были немцы. Прежде, чем эсэсовцы начали варить мыло из еврейских детей, они прошли сами процесс обесчеловечивания, описанный в литературе по Холокосту. Создатели культуры смерти поддерживают ее при помощи индивидуумов, дегуманизированных ими до степени обращения в инструменты человекоубийства.

Массовый террор строится по принципу навлечения как можно большего количества смертей на безликих «других». Следующий шаг — это растление своих детей во имя воспроизводства убийц.

«Давайте играть в шахидов», — предлагает подругам семилетняя Нада. Девочки расстилают на полу старую простыню и спорят, кому быть шахидкой. Шестилетняя Фаиз возражает: «Сегодня моя очередь, ты была шахидкой вчера! Я младшая, поэтому умру я!»

Воспитанная тяга к гибели переходит в культ смерти, как русские «безбожники-революционисты» с готовностью переходили на язык пророков и Апокалипсиса: культура смерти возводит смерть в ранг божества. Настойчивость, с которой большевики отказывались расстаться с телом «бессмертного Ленина», оставляет жутковатое ощущение, что с их точки зрения сама смерть несовершенна и требует дальнейшего структурирования. Они словно ищут убить и ее, как неотъемлемую часть ненавистной жизни: их не устраивает нормальный процесс умирания, они стремятся заменить его катастрофой — гибелью в теракте.

Сегодня ку-клукс-клановские наряды во время хамасовских маршей подтверждают наличие массовых культовых ритуалов, а мы настолько привыкли к виду страданий, что террористы вынуждены удваивать усилия, чтобы вызвать у нас хоть какую-то реакцию при поступлении известий о новой бойне. ...Экран телевизора. На лице террориста лыжная маска. Рыдающая жертва стоит на коленях. Палач отрезает голову, зритель наблюдает за агонией, террористы нараспев хором читают Коран.

Их упоение убийством напоминает сексуальный экстаз. Сексуальные извращения и садизм вообще имеют гораздо больше общего с политическим насилием, чем принято думать. Танатофилия, эротизация смерти есть извращение, нацеленное на уравновешение жестокости убийства. Заключение

На полу груда тел. Кому нет места сесть, часами стоит. Дети, которые долгие часы плакали от страха, плачут теперь от голода. Все готовы отдать все, что угодно, за каплю воды. Вода за углом, за ней не разрешают ходить охранники. Когда охранникам скучно, они дразнят детей, выхватывают бутылочки с молоком у матерей, пытающихся кормить младенцев, хохочут и фотографируются на фоне жертв.

Это было совсем недавно, в Беслане. Школа стала концлагерем. Фразы из показаний уцелевших складываются воедино. «Бандиты заставляли нас вытирать кровь с пола передниками». «Которого живым взяли, Кулаев, — десятилетнего ударил ногой в живот, другому сломал ключицу прикладом автомата». «Я с такой радостью перестреляю вас всех!» — вопил один, «Тебя я лично убью», — пообещал другой Исламу Хадикову, считавшему, что единоверцы не обидят его. Взявший на себя ответственность Шамиль Басаев сказал, что планирует повторные операции.

Врач, первым вошедший в школу, описывает:

«Пол спортзала покрыт на высоту около полутора метров обгорелыми телами и фрагментами тел. Вот голова ребенка на тлеющей доске, будто замерз и греется. Половина головы женщины, и правой рукой держится за волосы. По всему залу разметаны детские туфли, фартуки, бантики... Я прошел войну, но такой ужасающей картины не видел».

Сущность современного терроризма не зависит от конкретного контекста, и то, что боевики сделали в Осетии, может быть сделано кем угодно из армии международных убийц, независимо от национальности и декларируемой идеологии. Солдаты этой всемирной армии смерти ненавидят жизнь, уничтожая ее всюду, где можно. Их декларации меняются, но мы всегда различим их главный импульс из-под риторики: солдаты смерти ведут войну против жизни, и оружие их — террор.Группа человеческих существ может войти в школу, провести несколько дней в одном помещении с детьми и, наконец, взорвать их.

Одна из реалий терроризма заключается в том, что для нас невозможен компромисс с теми, кто хочет нас уничтожить. Пытаясь иначе толковать факты, мы разрываем причинно-следственную связь: мы и террористы несовместимы, их бытие предполагает наше исчезновение, они будут убивать, пока могут — кто именно погибнет, их не интересует. Посредством убийства они устанавливают с нами контакт, вызывая в нас страх. Наш шанс на выживание зависит от умения не закрывать глаза в сладкой надежде, что угроза рассосется сама собой. Нельзя переложить ответственность и на правительство, поскольку террор не является исключительно политической проблемой. Террор есть разновидность психологической войны, и правильнее описывать этот многосторонний феномен как всеобъемлющий геноцид, одну из форм мертвой жизни.

Если же мы наберемся смелости и станем рассматривать террор таким, каков он есть, мы различим, что через страх просвечивает надежда. Ведь против нас — лишенные корней, опустошенные эмоционально призраки, рвущиеся отомстить нам за их невыносимо мучительное существование. Бесформенные протеоиды меняют внешность, но не умеют изменить суть: суть у мертвецов не меняется.

Все культы смерти, возникавшие в прошлом, были разрушены или разрушили себя сами. Мертвые прислужники Таната страшны — и все же, пока мы не подчиняемся им, они не навяжут нам ни свое бесчеловечное видение мира, ни условия нашего взаимодействия с реальностью.

Перевел с английского: А.З.Колотов

***

Адрес издательства, где можно заказать книгу:
Liberty Publishing House
475 Fifth Avenue. Suite 511, New York, NY 10017
Phone: (212) 213-2126 Fax (212) 447-7558
Libertypublishinghouse@gmail.com

Hosting by