Эдуард Бормашенко
О Тшуве
«Мы не в силах изменить прошлого, но это
единственное, что отличает его от настоящего».
Рав Адин Штейнзальц
Еврейское слово «тшува» не вполне адекватно переводится на русский
язык существительным «раскаяние». Ущербность перевода связана с
тем, что, пасуя перед невозможностью абсолютной точности,
подыскивают слово близкое «по смыслу», наиболее полно передающее
смысловую нагруженность переводимого. Между тем, прямой, «лобовой»,
точный перевод «тшувы» - «возвращение», ведь корень шин-вав-бет и все
растущие на нем словесные производные так или иначе связаны именно
с «возвратом». Невозможность адекватного перевода в данном случае
вредоносна более чем когда-либо, разнося в клочья философский
заряд, несомый «тшувой».
Тшува-возвращение направлена в прошлое, вернуться можно
лишь назад. Ивритское слово указывает на работу памяти, которую нам
предстоит провести, реконструируя и переосмысливая прошлое,
прожитое. Тысячи нитей, идут к нам из прошлого, сплетаясь в узле
настоящего и развиваясь в будущее. Прошлое нам не подвластно, а
будущее от нас скрыто. Но будущее загадочным образом прорастает из
прошлого. Феномен памяти, позволяя рыться в прошлом, переосмысливая
и перелопачивая ушедшее, дает возможность формировать будущее.
«Тшува» всегда в настоящем, она здесь и сейчас, нет вчерашней
тшувы, и нет тшувы завтрашней; недаром мудрецы, благословенна их
память, говорили: соверши тшуву сегодня, ибо «завтра» может и не
быть (Вавилонский Талмуд, Шабат, 153А). Парадоксальность усилия,
именуемого «тшувой», и состоит в том, что реализуемая сегодня и
устремленная во вчера, «тшува» вылепливает мое «завтра».
Рав Штейнзальц обращает внимание на то, что в иврите
ле-фанай – передо мной, одновременно означает и в моем прошлом.
Воистину «язык - дом бытия» (М. Хайдеггер). Тшува находится в
нетривиальной но не расторжимой связи с феноменом свободы, над
которым тысячелетиями тщетно бьется человеческий разум. Совершая
«тшуву», я в состоянии оборвать нить, тянущуюся ко мне из прошлого
или завязать новый узел. Свобода – это искусство плести ткань
жизни, под руками же у меня лишь только материал, доставляемый
прошлым. Парадоксальным образом свобода выявляется в нашей
способности управляться с нашим прошлым, а вовсе не с будущим.
Но опора свободы на «тшуву» еще более фундаментальна, чем это нами
уже прояснено. Тшува, приклонена к прошлому, а в прошлом
владычествует память. «Тшува», замкнута на возможности нашей
памяти, сознательной памяти, работа же нашего сознания - спонтанна.
Нельзя, напрягшись, по заказу, влюбиться, подумать и далеко не
всегда удается по приказу вспомнить. Несмотря на вся наши усилия,
память зачастую выбрасывает в сознание, то что ей, памяти,
приглянулось, а не то, что нам хочется. Представление о свободе
неотделимо от представления о произволе, самопроизвольности,
спонтанности. Я, конечно, могу поднять сейчас правую руку, а могу и
левую, реализовав свою свободу воли. Но что заставляет поднять меня
именно эту руку? Если этот выбор определен чем-то кроме
самопроизвольности моего сознания, например, тем что правая рука у
меня болит, так тут уж не до свободы. Если бы не спонтанность
сознания, мы бы и понятия не имели о свободе.
Итак, память (как и сон) проводит перед нашим разумом картины
прошлого, как ей заблагорассудится. И тут мы не властны, припомните
ильфпетровского монархиста Хворобьева: ему бы увидеть во сне выход
царской семьи, а снятся упорно и постыло сберкнижка и заседания
парткома. Какая уж тут свобода? Но здесь мы подходим к великому
открытию, сделанному еврейской мыслью: нет бессмысленного
прошлого. Любое, даже самое кошмарное прошлое имеют
значение и смысл. Нужно только их понять, и тогда будущее
выплеснется из прошлого по тому каналу, по которому мы его
направим.
Талмуд говорит: «там где стоит совершающий тшуву, недостоит стоять
праведник» (Брахот 34, Б). Традиция полна историями об ужасных
злодеях вроде разрушившего Иерусалим полководца Навузардана,
раскаявшегося и ставшего великим праведником. Смысл этих историй
состоит в том, что всякое прошлое имеет свой единственный и
неотменимый смысл. Раскаяние и состоит в отыскании этого смысла.
Еврейская религиозная мысль давным-давно осознала значимость
осмысленного прошлого, объявив всю еврейскую
историю священной. И все-таки авторам Танаха приходилось
отбирать материал. Отбор этот кажется и странным и произвольным.
Священные книги еврейского народа буднично повествуют об
исторических событиях, кажущихся нам сегодня малозначимыми.
Сражения и войны порой опускаются, а малозанимательные детали
храмого служения обсуждаются подробно и мелочно1.
Смысл такой селекции станет ясен, если мы поймем, что отбирается
важное для духовной истории народа, а для нее перечисление полков и
точные даты битв могут быть и несущественны. В тех же случаях,
когда военные победы духовно значимы, они могут подняться и до
статуса Праздников, как это случилось с Ханукой.
Скончавшийся недавно врач, философ и праведник, прошедший
фашистские лагеря уничтожения, - Виктор Франкл, положил
пристальное вглядывание в прошлое и выявление его потаенного
смысла в основу своего метода лечения неврозов и депрессий. Он
рассказывает о женщине, захворавшей тяжелой депрессией, после
того как ей сообщили о неизлечимости и скоротечности
обрушившейся на нее болезни. Пациентке была невыносима мысль о
расставании с любимыми людьми: детьми, внуками. Парадоксальный
(и успешный!) ход, примененный Франклом, состоял в том, что он
заставил пациентку еще пристальнее вглядеться в столь дорогое ей
прошлое, в своих близких и осознать всю меру любви к ним и всю
тяжесть потери. Он заставил ее понять, что ее жизнь была
полна смысла. Ведь если бы ей не с чем было
расставаться, именно тогда ее жизнь была бы бессмысленна и
пуста. Напрашивающийся и естественный вывод состоит в том, что
тшува представляет собою исцеление души и в самом прямом
медицинско-терапевтическом смысле слова.
Огромная значимость прошлого возлагает на меня ответственность
за мое «вчера». Нет ничего более чуждого еврейской мысли, чем
хорошо нам знакомое: «не погрешишь – не покаешься». В той же
мере, в какой человек ответственен за свое лицо, в той же мере
он отвечает и за свое прошлое. Такой вот парадокс: всякое
прошлое значимо и может быть переосмыслено, но прошлое к тому же
- неотменимо, так что уж лучше с ним не шутить.
--------------------------------------
1См. статью рава Адина Штейнзальца «Понятие времени» в
сборнике «Взгляд», Институт Изучения Иудаизма в СНГ, 2002.
4 Тишри 5764 (30.9.2003)
|
