Э.Беркович. Вера после Катастрофы

Глава первая
ЧЕЛОВЕК И КАТАСТРОФА

Как овцы на заклание?

Когда в конце второй мировой войны народы вынуждены были признать, что свершилось величайшее преступление в истории человечества, никто не мог представить, что через десять -двадцать лет сами жертвы будут обвинены в своей гибели. Это невероятно, но упреки еврейским мученикам звучат порой громче, чем осуждение нацистов. Многим гораздо приятнее считать, что жертвы виноваты сами; таким образом частично снимается вина со слишком легко поддавшейся фашистам Европы. "Они шли как овцы на заклание! Они даже не сопротивлялись, а ведь их были миллионы! Вместо этого по наущению своих вождей они даже помогали врагам уничтожать себя". Разве такая характеристика евреев справедлива, если вспомнить, что всего лишь через несколько лет после Освенцима маленькая, плохо вооруженная и обученная израильская армия победила армии нескольких арабских государств? Казалось, в свете этих событий басня о "трусости" евреев должна выглядеть смехотворной. Но психологическая потребность в "теории вины" столь велика, что была создана версия о двух типах евреев: трусливом еврее диаспоры и героическом еврее Израиля.
Израильский писатель К.Шабтай, прошедший концентрационные лагеря, убедительно доказывает в своем эссе(22), насколько необоснованна эта, с позволения сказать, гипотеза. Он пишет о храбрости еврейских партизан, о воинах-евреях, с большой отвагой сражавшихся в рядах Красной Армии. Там были евреи из Вильно и Ковно, Киева и Белостока, многие из которых бежали из гетто и концентрационных лагерей. Так называемая Литовекая дивизия, организованная русскими в 1941 году, на 85 процентов состояла из литовских евреев, бежавших от нацистов. Они дрались особенно доблестно, большинство пали в боях.
Те, кто выжил в лагерях, измученные физически, шли на все, чтобы добраться до Эрец-Исраэль. Они не страшились ни британского флота, ни арабских пуль. Эти люди стали героями "Алии бет", нелегальной иммиграции в Израиль. Они немедленно включились в борьбу за независимость Израиля и воевали не менее отважно, чем их братья-сабры(23).
Гипотеза о двух типах евреев не выдерживает критики. Те же евреи, которые в гетто и лагерях шли на смерть, "как овцы на заклание", оказались смелыми, находчивыми и мужественными как только очутились вне досягаемости железных лап фашистского чудовища. Сказка о двух типах евреев — это попытка уйти от ответа. Шабтай правильно отмечает, что настоящая проблема в том, почему в одной ситуации те же люди шли на смерть почти без сопротивления, тогда как в другой они проявляли чудеса храбрости и героизма. Чтобы понять, почему евреи Европы не могли бороться за свои жизни, нужно сравнить их поведение с поведением неевреев в аналогичной ситуации. Факты, приводимые Шабтаем, чрезвычайно убедительны. В немецких лагерях кроме евреев находились около пяти миллионов представителей других национальностей. Тем не менее, и в их среде практически не было восстаний и случаев самозащиты. Правда, условия в лагерях, где содержались неевреи, были не столь ужасны, как в лагерях смерти для евреев. Но и они были достаточно унизительны и бесчеловечны для того, чтобы люди с чувством собственного достоинства не могли их терпеть. Шабтай цитирует отчет Третьей американской армии, описывающий концентрационный лагерь Флоссенбург как "фабрику смерти". Голод, издевательства, отсутствие медицинского обслуживания, страшный холод доводили узников до самоубийства. "Заключенных убивали по прихоти убийцы. Все это происходило с неевреями", — пишет Шабтай. И все же они не восставали, они "шли на смерть как овцы".
Самое яркое подтверждение слов Шабтая — судьба советских военнопленных, погибших в немецких лагерях. Пятьдесят тысяч советских солдат похоронены в братской могиле в Берген-Бель-зене. Все они кончили жизнь так же, как еврейские мученики. Шабтай цитирует письмо Альфреда Розенберга, датированное 28 февраля 1942 года, Вильгельму Кейтелю, начальнику немецкого генерального штаба: "Из трех миллионов трехсот тысяч русских военнопленных остались лишь несколько сот тысяч, пригодных к работе. Большинство из них погибли от голода или замерзли. Еще тысячи умерли от тифа. Часто пленных расстреливали на глазах у потрясенного гражданского населения, и их тела оставались на дорогах. Это делали тогда, когда у заключенных не было сил идти".
Немцы уничтожили польскую интеллигенцию и офицерство без всякого сопротивления. В Катыни русские убили девять тысяч польских офицеров, и те не боролись за свою жизнь. Примеров множество. Все они доказывают, что возможность и степень сопротивления зависят от различных условий: политических, стратегических, социальных, психологических. Если эти условия благоприятствуют, люди борются и даже восстают. Но не бывает восстаний сразу же после поражения или когда враг одерживает одну победу за другой. Партизанское движение в России развернулось только после победы над немцами под Сталинградом. Несмотря на то, что в распоряжении польского подполья были хорошо подготовленные кадры, оружие, деньги, оно в течение нескольких лет занималось только тайной переправкой людей за границу. А тем временем немцы убивали или сажали в лагеря польских интеллектуалов. И подпольщики ничего не предпринимали в их защиту. Варшавское восстание вспыхнуло почти через пять лет после захвата Польши! И это было уже после Сталинграда, после падения Муссолини, после высадки союзников во Франции, в то время, когда русские войска стояли за Вислой. Даже подпольщики пасуют перед тотальным террором, даже восстанию нужна надежда. Ему необходимы ресурсы, возможность для маневра. По всей Европе миллионы людей, превращенных в рабов, безропотно принимали свой удел до тех пор, пока не появились благоприятные для сопротивления условия.
Евреи же были в бесконечно более тяжелом положении, чем все остальные порабощенные немцами народы. Да, евреев было несколько миллионов. Но они не имели своего угла и жили раз-бросанно по разным городам и селениям Европы, изолированные друг от друга государственными границами. Когда в ту или иную страну входила немецкая армия, не только разрушалась вся структура еврейского самоуправления, но и евреи лишались элементарных человеческих прав. Они объявлялись вне закона и отдавались на расправу не только немцам, но и местному населению: полякам, украинцам, литовцам, латышам, венграм, румынам. Практически вся Европа обезумела от ненависти и кровожадности. И в центре этой оргии оказался народ, лишенный национального руководства и военных традиций. Каждая община столкнулась с безграничной жестокостью врага, будучи в полной изоляции. Особенно в Восточной Европе, где концентрация евреев была велика, они не могли найти сочувствия у почти полностью нацифицированного населения.
Тот, кто задумал что-то предпринять против оккупантов (а возможны были только отдельные акты сопротивления), должен был учесть ужасные последствия своего поступка. За ликвидацию одного эсэсовца могли заплатить жизнью сотни и даже тысячи ни в чем не повинных мужчин, женщин, детей. Поэтому тот, кто был готов к акту мщения, не мог осуществить его по моральным соображениям.
Ханна Арендт в своей известной книге(24) пытается решить ту же проблему. Как и К. Шабтай, она указывает на неправомерность вопроса "Почему евреи не сопротивлялись?". Ведь ни один порабощенный нацистами народ в тех же условиях не вел себя иначе. Легко найти ответ, если попытаться представить себе, например, голландских евреев, которых арестовали в отместку за нападение на отделение немецкой службы безопасности в старом еврейском квартале Амстердама. Четыреста тридцать человек были замучены до смерти в Бухенвальде и Маутхаузене. В течение месяцев они умирали тысячью смертей, и любой из них мог позавидовать своим братьям в Освенциме. Есть много вещей гораздо страшнее смерти, а эсэсовцы - признанные специалисты в этих делах.
Довольно долго евреи не могли поверить в то, что сообщения о крематориях правдивы, что существует народ, который мог замыслить чудовищный план беспощадного уничтожения другого народа. К тому же нацисты скрывали от обреченных, куда направляются везущие их через всю Европу составы. Только в лагерях люди осознавали, что отсюда нет выхода, и их охватывало беспредельное отчаянье. Не нужно забывать, что для узников гетто и лагерей жизнь иногда была хуже смерти. Множество людей мечтали о смерти как об избавлении. Они шли на смерть "как овцы" не из трусости, а из отвращения к тому, во что нацисты превратили их жизнь. Их гибель — это приговор цивилизации, в которой жизнь могла быть низведена до такого уровня. Евреи в лагерях были сломлены до такой степени, что перестали осознавать свое положение. Их смертельная апатия ничего общего не имела с трусостью. Учитывая все это, нельзя не согласиться с выводом К. Шабтая: "Правда состоит в том, что вопрос почему они шли на смерть как овцы нужно поставить по-другому. Вместо того, чтобы спрашивать "Почему они не восставали?" или "Почему восстание началось так поздно и почему сопротивление было слабым?", нам следует спросить: "Если все обстоятельства были против нас, против любой возможности самозащиты, если целые мощные армии терпели поражение, если враг объединялся с местным населением, чтобы стереть нас с лица земли, если мы чувствовали, что Бог вступил в заговор с человеком, чтобы уничтожить нас, если наши умы и сердца были парализованы голодом, смятением и ужасом, если офицеры, комиссары, подготовленные солдаты шли на смерть без единого слова, как же тогда объяснить, что у нашего народа хватило еще веры и воли на то, чтобы противостоять врагу? Ведь в гетто все-таки существовало движение Сопротивления и вспыхивали восстания. Из какой скалы высечен этот народ?"(25).
Даже беглое знакомство с фактами показывает, что Шабтай прав. Мы знаем о восстании в Варшавском гетто. Были акты сопротивления и в других гетто и во многих городах и еврейских местечках. Евреи отчаянно дрались практически голыми руками в Вильне, Белостоке, Лемберге (Львове), Кракове, Бендине, Ра-дине, Бродах, Клецке, Тырнове, Гродно... Восстания произошли в Треблинке, Освенциме, Собиборе. Сколько еще героических попыток остались неизвестными, ибо все участники и свидетели погибли? Совершенно случайно, из письма, переданного польскому рабочему, мы знаем, что еврейские узники подожгли лагерь в Кунине. Все они погибли. Последние из оставшихся в живых заключенных лагеря в Шавне напали, безоружные, на своих конвоиров. Большинство пали в неравном бою с нацистами.
Существовало также обширное еврейское партизанское движение. Нечего говорить, что еврею очень трудно было убежать из гетто и почти невозможно — из концентрационного лагеря. И все же побеги случались. За пленниками не только гнались немцы и полицаи, их могло выдать местное население. Даже в лесах их убивали польские партизаны-антисемиты. Только тем, кто приходил с оружием и без семьи, удавалось присоединиться к более или менее дружелюбно настроенной партизанской группе. Несмотря на это в Восточной Европе действовали еврейские партизанские отряды, многие из которых прославились особой отвагой и героизмом.
И в гетто и лагерях отмечены бесчисленные индивидуальные акты сопротивления и самопожертвования. Невозможно назвать безымянных героев. Да и список тех, кто известен, очень и очень длинен.
Евреи в гетто и лагерях смерти отличались еще и таким проявлением героизма, которое вряд ли может быть оценено по стандартам цивилизации, собственно говоря, породившей Освен-цим. Речь идет о специфически еврейском самопожертвовании, которое на иврите называется кидуш а-Шем — освящение имени Бога. Народная память сохранила рассказы о многих таких случаях. Упомянем некоторые из них. Евреев Пристика немцы собрали на рыночной площади. Среди них находилась старуха восьмидесяти лет. Ее голова была покрыта, как это предписано религиозным законом. Эсэсовец палкой сдернул платок, и он упал на землю. Женщина нагнулась, чтобы поднять его, проявив таким образом неповиновение. Ее избили, но она все же подняла платок и покрыла голову. Снова, тем же способом, голова ее была обнажена. Она опять нагнулась, ее еще раз избили. Так повторялось до тех пор, пока эсэсовцы не взяли верх.
Свидетель рассказывает о таком эпизоде в Майданеке. Женщину двадцати шести лет приговорили к повешению за попытку побега из люблинского аэропорта, куда ее с сестрой пригнали на работу. Сестре удалось скрыться. Великолепный майский день. Посреди плаца стоит виселица, вокруг собрали заключенных. Эсэсовец пытается выведать у пленницы, кто помог ей бежать. "Евреи не выдают своих товарищей", — слышит он в ответ. "Посмотри, все смеются над тобой, — говорит немец. — Ты красива. Одно слово может тебя спасти. Ведь мир так прекрасен". "Сегодня вы смеетесь, завтра будут смеяться над вами", — сказала женщина. Это были ее последние слова. Прав был Рингельблюм, когда писал: "В эту войну еврейские женщины впишут немало славных страниц в еврейскую историю"(26).
Типичный случай произошел с Арье Шефтелем. В войну он был подпольщиком в Вильнюсском гетто. Его жена, по профессии бактериолог, через своих друзей, польских врачей, была связана с польской националистической организацией Армия Крайова. Ее обещали переправить к партизанам вместе с мужем и сыном. Но Арье Шефтель отказался вступить в Армию Крайо-ву, поскольку знал, что ее бойцы — отъявленные антисемиты. Жена и сын не захотели оставить родного человека ради собственного спасения. Позже, когда гетто установило связь с партизанами, бежать в леса предложили Арье Шефтелю. Но одному, без семьи. На сей раз Шефтель не согласился бросить на произвол судьбы жену и сына.
Вспомним историю Януша Корчака, выдающегося педагога, директора еврейского приюта в Варшаве. Когда немцы забирали детей, он пошел вместе с ними на смерть, хотя эсэсовцы и не принуждали его к этому.
Как повели себя три выдающихся раввина Варшавы: Менахем Земба, Давид Шапиро и Шимшон Стокхамер? Дни гетто были сочтены. По каким-то таинственным причинам католическая церковь в Польше вдруг решила спасти последних оставшихся в живых раввинов Варшавы и переправить их за пределы гетто. Раввины собрались, чтобы обсудить это предложение. Долгое время все молчали. Наконец поднялся раби Шапиро: "Я здесь самый младший, поэтому то, что я скажу, ни к чему вас не обязывает. Мы хорошо знаем, что больше ничем не сможем помочь нашим братьям. И все-таки, если мы их не оставим до самого конца, им будет легче. Это последнее, что мы еще можем дать оставшимся в живых евреям. Я просто не могу покинуть этих несчастных людей". И раввины отклонили планы спасения. Выжил лишь один из трех.
Так вели себя многие простые евреи. После освобождения выжившие чувствовали себя виноватыми перед теми, кто навсегда остался в гетто. Один из таких людей писал: "Я хотел бы искупить грех выживания, грех возвращения к жизни".
Побуждения этих евреев не были бы поняты "информированным" профессором Беттельгеймом(27). Ведь, на его взгляд, все они погибли бесполезно, во имя ненужных в этой ситуации моральных ценностей. Семье Шефтель следовало расстаться, тогда хоть кто-нибудь бы уцелел. Корчак поступил глупо, пожертвовав жизнью неизвестно зачем. Варшавские раввины должны были бежать, а не сидеть как связанные утки, ожидая расправы. Но как мало информирован профессор о системе еврейских ценностей, о принятых в нашей среде нравственных нормах! Для многих евреев верность моральным принципам оказалась важнее сохранения жизни. Сотни тысяч еврейских матерей добровольно пошли со своими детьми в газовые камеры, отказавшись от жизни, которую им давала селекция! Но цивилизации, создавшей царство гетто и лагерей смерти, не понять этих проявлений героизма.
Есть одна причина, по которой евреи и неевреи пытаются исказить факты о поведении евреев под властью нацистов: нечистая совесть. Как мы уже говорили, исследуя Катастрофу, правомернее спросить "Где был человек?", а не "Где был Бог?". Участие Всевышнего в историческом процессе — сложная теологическая проблема, а вот участие в нем человека в качестве носителя морали видно невооруженным глазом. Опыт гетто и лагерей смерти показал бесконечное падение человека как морального существа. Поступки, обусловленные этическими побуждениями, были редкостью, особенно в Восточной Европе. Физически это была Катастрофа европейского еврейства, но с точки зрения духа это была общемировая Катастрофа человечества. В крематориях сгорели не только шесть миллионов евреев, но еще и претензии Запада на то, что он является этической цивилизацией. Освенцим ознаменовал собой последнюю ступень моральной деградации западной цивилизации. Неприятно смотреть правде в глаза. И если обвинить евреев в трусости, может быть, поведение других народов не будет выглядеть столь позорно? Это простой способ найти козла отпущения. Но, увы. Запад не станет лучше оттого, что попытается загрязнить память еврейских мучеников. Или из пепла этой войны возникнет что-то новое, или человечество приближается к своему концу. Освенцим — последнее предупреждение человеческой расе.
Другое дело — нечистая совесть евреев. Несомненно, Освенцим еще раз доказал, что евреи — особый народ. Как это уже много раз бывало, судьба евреев явилась индикатором морального уровня человечества. В этом и заключен смысл избранности народа Израиля Богом. Если еврей с этим не согласен, ему приходится, по сути, согласиться с тем, что нет большой разницы между убийцами и их жертвами. Еврей, отрицающий Тору и союз с Богом, приходит к клевете на мучеников Катастрофы, чтобы найти для себя более удобное (в психологическом смысле) место на разлагающемся Западе.


----------------------------------------
ПРИМЕЧАНИЯ
22. К.Шабтай "Как овцы на заклание? Миф о трусости" (Нью-Йорк - Тель-Авив, 1963).
23. Так называют себя на иврите уроженцы Израиля*.
24. Х.Арендт "Эйхман в Иерусалиме" (Нью-Йорк, 1964).
25. К.Шабтай "Как овцы на заклание? Миф о трусости", с. 54.
26. "Записки из Варшавского гетто" (Нью-Йорк - Торонто - Лондон, 1958), с. 273,274.
27. Б.Беттельгейм "Информированное сердце" (Нью-Йорк, 1964.)



< < К оглавлению < <                       > > К следующей главе > >

  

TopList





Наши баннеры: rjews Дизайн: © Studio Har Moria