| |
Анатолий КардашЮденрат отрывок из книги
Израиль, 1950-е годы. Иерусалимский дворик. На качелях мерно взлетают к небу шести-семилетние девочки, чёрнокудрые, белозубые, рассыпающие восторженные взвизги. Девочек несколько, а качели одни – всем охота покататься, очередь невтерпёж, и самая неуёмная отталкивает самую робкую, вопли мечутся между домами и деревьями, и несётся от одного ангелочка в личико другого дразнилка неотразимая, наверняка бьющая: «Бат сабон! Бат сабон!!!» Так – на иврите «дочка мыла» – долго после войны обзывали детей тех, кто прибыл в Израиль из гитлеровских концлагерей. Жертвы Шоа обрели здесь брезгливую кличку «сабон» – «мыло»: из них, покорных, «как овцы на бойне», неспособных отстоять ни честь свою, ни жизнь – из их дряблых мышц – варили нацисты мыло. Это укоренилось во мнении израильской толпы. Презрение... Оно и сейчас, бывает, звучит в устах неистовых борцов за библейски могучий Израиль. А когда мнится им, что собственный вождь потворствует уступками врагу, его костят «предателем» и, множа омерзение, лепят: «Юденрат!» – позорнее некуда.
В интернетовском журнале «Заметки по еврейской истории» пару лет назад появилась лихая статья «Юденрат под управлением Шарона»: Израиль... то и дело осуществляет «миролюбивые шаги», то есть выводит свои войска с важнейших позиций... Это тактика юденратов – еврейских советов, возникших во время Катастрофы европейского еврейства.
Авторша, уязвляя Шарона, замечает, что до того как стать руководителем Израиля, он сам, ругая соглашения в Осло, первым сравнил тогдашнее правительство Рабина–Переса с юденратом. Что ж, дело житейское: словцо стало расхожим.
...В Советском Союзе и десятилетия спустя после Великой войны все еще коренилось соображение, что немецкий плен – позор для советского человека. А выжить в плену – вина хуже некуда, ведь не иначе, как прислуживал врагу. «Изменники Родины» – писалось и говорилось в народе, Сталиным вскормленном. (В песне А. Галича «лютует прокурор-дезертир», допрашивая бывшего фронтовика: «Что же ты не помер как надо, как положено тебе по ранжиру?»)
...Варшавский историк Бернард Марк состоял в коммунистах, и клише сталинской пропаганды, пусть и ослабленные польским вольнодумством, охмуряли его, когда в книге «Борьба и гибель Варшавского гетто» он представлял Адама Чернякова – руководителя еврейского самоуправления гетто, юденрата. Да и власть, юдофобствовавшая в 1960-е годы, могла пропустить книгу о евреях только при её кристальной идеологической чистоте. Это включало проклятие всем, кто сотрудничал с нацистской неправедной властью. И еврей Б. Марк покорно родному пропагандистскому императиву малевал А. Чернякова тёмной краской. Зато книга вышла, вынесла в мир подробности героического восстания варшавских евреев.
Мне в конце 70-х годов пришло в голову просветить о том же советского читателя. Источником послужила книга Б. Марка, других тогда в Союзе не было. В своей самиздатовской книжке «Черновой вариант» я, сославшись на Марка и следуя за ним, описал деятельность юденрата в гетто словами: «Юденрат давил, евреи отвечали презрением и ненавистью» – и соответственно обрисовал руководителя юденрата Адама Чернякова, Правда, заподозрив польского историка в пристрастной неточности, я постарался подправить образ Чернякова некоторыми подробностями в его пользу.
Я старался. Вышло вот что:
Черняков – белка в колесе компромисса. «Недочеловек» у немцев – хозяин в гетто... Еда – от него, от Юденрата, работа – от него, жизнь и смерть – от него. И не сметь немцам перечить, не злить зверя. Пересидим...
...Всё было зыбким, зависящим от каприза оккупантов, ненадёжным: улицы оставались грязными, работало пять процентов населения, эпидемии косили людей, бездомные шатались по мостовым... Но он же ухитрялся выдавать по продовольственным карточкам 229 калорий в день на душу вместо положенных немцами ста восьмидесяти четырёх, но кто-то всё же выздоравливал от тифа!
Он был сильным человеком, он мог вынести пресмыкательство перед немцами, судороги унижения, плевки и мордобой до крови, он мог хитрить, лгать, он был готов лизать гестаповский сапог, лишь бы не дать этому сапогу растоптать гетто.
…Он ненавидел [бойцов подпольного сопротивления]. Не только за то, что они увлекали в пропасть всё гетто. Он их ненавидел ещё и за чистоту их непримиримости, за безоглядность юной лихости...
Они были такими же, как его сын, который... затерялся в невообразимой какой-то Киргизии, со всеми своими талантами затерялся, может быть, навсегда, – думая о своём мальчике, Председатель Юденрата сразу становился просто несчастным стариком, но он был Председатель, на нём лежала Ответственность, и он не позволял своему лицу смягчиться слезой; он управлял тоской о сыне, разворачивая её в мысли о молодёжи, о евреях, о мифической их судьбе, и любовь к сыну распространялась на умирающий и нетленный его народ, он любил его и спасал, как любил и спасал и этих дураков, слепо прущих под колёса гитлеровской машины; и любя и спасая, он надрывался: – Они погубят всех! Наша сила – в терпении! Немцы передавят нас, как блох!
…18 июля с «арийской» стороны дошло: готовится катастрофа, обещанное переселение станет смертью, по крайней мере, трёхсот тысяч евреев. Чернякова накрыла тьма сомнения, но он не дал себе расслабиться: «Провокация! Не паниковать!» Так и сказал...
...Они начали через четыре дня... «Группы уничтожения» вошли в гетто и погнали евреев, по 6000 ежедневно. …О чём Черняков мог думать, глядя, как послушная немцам его Служба Порядка выгоняет людей из квартир... и теснит их в строй, в поход к товарным вагонам у Гданьского вокзала?..
О чём он мог думать, когда толпа евреев шалела под выстрелами развлекающихся немцев?..
...Прошли сутки в безбрежии ужаса. На мостовых кровь застаивалась в лужах – её сток тормозили трупы. О чём он мог думать? Вспоминать еврейские погромы доброго старого времени? Их страсти – игрушки рядом с этим избиением.
Он подписал первый список на выселение шести тысяч. Тогда в нём всё тряслось, но он удерживал свою совесть в шорах немецкой лжи: это только переселение, на новом месте евреев ждёт работа и пища, – и он поставил свою подпись.
...Их ждёт одна работа – умереть. Их всех... Он, Черняков, начал этот поток. Он собственной рукой убил первых шесть тысяч...
…До последнего мгновения он надеялся... До последнего края дошла беда. И дело его дошло до последнего письма, до клочка, на котором он хотел всё объяснить, но вывел только два слова: «До последнего...»
И выстрел, который столько времени зрел в его револьвере, вырвался, наконец, наружу, и Председатель Юденрата инженер Адам Черняков присоединился к восьмерым евреям из Службы Порядка, догадавшимся ещё в начале «выселения» покончить с собой, чтобы не помогать немцам.
Словно бы устыдясь своего сочувствия Чернякову, я повторил в своей книге полуобвинительные слова Б. Марка о «бесплодности выстрела Чернякова» – мол, бороться надо было в рядах героев-подпольщиков.
Впрочем, стоп!.. Прежде всех обвинений и оправданий надо бы вглядеться в это удивительное изобретение нацистов – юденрат.
Оно объявилось в самом первом после начала Второй мировой войны организационном документе по «еврейскому вопросу» – инструкции одного из руководителей СС Гейдриха истребительным «Айнзацгруппам» от 21 сентября 1939 года (ещё и Польша не была додавлена). Здесь в предвидении поголовного уничтожения евреев по-немецки обстоятельно планировались разнообразные смертоносные мероприятия, важнейшим из них было создание гетто – мест, где евреям предназначалось вымирать, будучи отрезанными от мира и лишёнными средств существования. И указывала инструкция: При каждой еврейской общине необходимо выбрать совет старейшин (юденрат), состоящий из лиц, обладающих авторитетом, и оставшихся раввинов... Совет будет нести полную ответственность... за точное и своевременное выполнение приказов...
В тюрьмах и лагерях, что в СССР, что у немцев, помощники тюремщиков вербовались из самых преступных заключённых – почему здесь, наоборот, «из лиц, обладающих авторитетом, и раввинов»?
Учёные (А. Вайс) выискали у немцев две цели: 1) подкрепить свои приказы влиянием руководителей гетто и 2) унизить этих руководителей в глазах жителей гетто – без авторитетных вождей трудней сопротивляться. Однако мерещатся дополнительные соображения. Ведь тогда, в начале войны, речь шла о Польше, где жили традиции еврейской общинной жизни. Сохранение прежних лидеров общины, во-первых, позволяло использовать их опыт общественной работы и, во-вторых, усыпляло бдительность евреев: «ничего не меняется». (Дурить евреев было постоянной заботой немцев ¬– в Ставрополе, к примеру, они юденрат назвали Комитетом для защиты интересов еврейского населения). Но, похоже, главная немецкая мысль: члены юденрата особенно удобны в качестве заложников – когда убивали врача или раввина, остальные понимали, что они сами вовсе пыль.
Членов юденрата часто тоже по старинке выбирали сами евреи, но оккупанты контролировали, доназначали, меняли – берегли свой интерес. Не всегда, правда, это соблюдалось, как и респектабельность руководителей – жизнь и война по-своему балаганили. Лодзинское гетто возглавил неизвестно откуда объявившийся чужак Хаим Румковский, в Минске немцы объявили председателем юденрата Илью Мушкина, случайно обнаружив у него относительное знание немецкого языка, в Шауляе (Литва), Львове и Черновцах членов юденрата назначили местные власти. В Вильнюсе немцы, явившись в синагогу и не найдя раввинов, поручили организацию юденрата подвернувшемуся синагогальному служке. Такой же приказ получил от оккупантов в Гродно директор школы Д. Бравер. В Евпатории (Крым) на пятый день оккупации немцы назначили членами юденрата первых попавшихся им на улице десять евреев.
Юденрат – правительство гетто. Его дело – выжить в условиях смерти, продлить дыхание, когда затягивается удавка, выгрести против течения в пропасть. Еврейских гетто по всей Европе чернело более тысячи, только на территории Советского Союза восемьсот. Во все не заглянешь, но проблемы, в сущности, повсюду одинаковы. Оглянем бегло приметы гетто и заботы юденратов. Научно их называют «дилеммами». Словарь иностранных терминов объясняет: дилемма – затруднительный выбор между двумя нежелательными возможностями. В гетто – выбор между двумя безысходностями.
Голод – первейшее после прямого убийства нацистское средство истребления евреев. В Лодзи половина почти двухсоттысячного населения гетто вымерла от голода. В Варшавском гетто немцы отвели на питание еврея паёк, в три с половиной раза меньший, чем у рабочего блокадного Ленинграда. Работающие евреи гетто Каунаса получали на неделю 1400 г хлеба и 250 г конины, неработающие – вдвое меньше. Юденраты распределяли эти ничтожные подачки оккупантов. Но во многих местах и распределять было нечего. В гетто Борисова (Белоруссия) ежедневные 150 г хлеба давали только работающим, в Шполе (Украина) евреев не кормили вовсе, в Велиже (Россия, Смоленская область) тоже. В Смоленске обитатели гетто лишь один раз получили толику соли, их едой были отбросы и помои – сотни умерли от голода и эпидемий.
Иногда юденраты вымаливали у немцев разрешение покупать еду вне гетто. Но чаще дополнительное снабжение обеспечивалось недозволенными закупками или вымениванием продуктов и тайной доставкой их в гетто (пойманных контрабандистов оккупанты часто казнили). Израильский учёный И. Арад приводит свидетельство о Вильнюсском гетто: Контрабандисты ввозили в гетто целые телеги, нагруженные продуктами. Для этой цели использовались телеги, вывозившие мусор или увозившие из гетто мертвецов и т. п. Главным контрабандистом был юденрат. Когда в гетто привозили «законные» продукты, обычно привозили ещё и большое количество продуктов, купленных юденратом у литовцев.
Юденраты изощрялись: выращивали овощи на любом клочке земли вплоть до кладбищ, устраивали для голодных столовые и кухни: в Бресте почти четверть узников питалась за счёт благотворительности. В Варшаве, Белостоке и других гетто с юденратом взаимодействовала система общественной благотворительности, они вместе и кормили людей, и обогревали (топлива не хватало катастрофически), и одевали, собирая одежду у тех, кто мог её пожертвовать. И здесь, как во всех заботах юденратов, ничего не проходило гладко. В Львове открыли филиал «Еврейской общественной взаимопомощи», чей центр находился в Кракове. С трудом одолев противодействие немцев, львовяне получили более полутора тонн посылок с продуктами и медикаментами – но большую часть полученного местные власти отобрали у евреев для украинцев и поляков.
Так же упорно одолевали юденраты бездомность. В Варшавском гетто треть городского населения была собрана на пяти процентах площади города, жили по 13–15 человек в комнате. На одного жителя гетто Гродно приходился один квадратный метр жилья. В гетто Одесской области люди жили в свинарниках; в свинарниках Велижа на место 300 свиней загнали 500 человек. Но стараниями юденратов улицы гетто не кишели бездомными – практически всех расселяли.
Теснота гетто, голод и холод, вонючие замусоренные улицы, забитая канализация и захлёбывающийся водопровод, клопы и вши, гноящиеся раны и надрыв от непосильных работ – всё вело к заболеваниям. А врачей не
хватало, и лекарств не было, и немцы при угрозе эпидемий, боясь их распространения за пределы гетто, попросту уничтожали его. Поэтому медицинская помощь и гигиена стали насущной заботой юденратов. Строились бани; в некоторых гетто без справки о посещении бани не выдавали продуктового пайка.
В гетто были открыты больницы. В вильнюсской больнице, например, имевшей четыре отделения, рентгеновский кабинет и лабораторию, работало 150 человек; за один 1942 год они пролечили больше трёх тысяч больных, попутно решая свои врачебные дилеммы: например, имея запас инсулина всего на три месяца, кому его выдавать: всем? или детям? или старикам?..
Больница могла оказаться и ловушкой. В 1941 г. в гетто Каунаса немцы сожгли инфекционную больницу с шестью десятками больных и всем медицинским персоналом. Дальше в Каунасе происходило вот что, по свидетельству Л. Гарфункеля (книга «Разрушенный Вильнюс»):
После долгих сомнений и колебаний юденрат решил открыть больницу снова… Количество коек в ней выросло до 80… Оборудование больницы было очень убогим... Мы были вынуждены стерилизовать в кухонной раковине инструменты для операций… Больные получали скудную еду, которую им приносили родственники… Тем не менее там спасли от смерти сотни людей…
Очень серьезную проблему представляли собой инфекционные заболевания, особенно тиф. Невозможно было госпитализировать таких больных, потому что это могло стать известно немцам и навлечь на гетто беду… Из соображений безопасности, когда еврей заболевал инфекционной болезнью, ее название и характер скрывали даже от него самого и называли ему вымышленную болезнь. И вот случилось так, что сыпным тифом заболели несколько евреев, которые работали в городе на «вошебойке», где обрабатывали военную форму для солдат германской армии… Не было иного выхода, кроме как устроить специально для них отдельную больницу и замаскировать ее.
Оккупанты далеко не всегда разрешали медицинскую помощь. В Калуге на просьбу руководителя гетто Френкеля открыть амбулаторию ответили отказом. Врачу гетто приходилось оказывать помощь евреям только добрым словом, – вспоминали очевидцы (Калужский архив, фонд З-3466, опись 1, дело 11, лист 22).
По данным российского историка И. Альтмана, жителей гетто умирало в 4–10 раз больше, чем остального населения оккупированных земель. И всё же юденраты не давали ходу массовым эпидемиям.
По сути, вся деятельность юденратов – это здравоохранение гетто, сохранение его в живых. Но в бою за жизнь медицина – передний край. Здесь врачевание, этика, мораль, традиция, и политика, и страх могут состыковаться в очередную нестерпимую дилемму. И. Альтман описывает эпизод из жизни гетто Шауляя, где 24 марта 1943 г. юденрат обсуждал с врачами немецкий запрет женщинам гетто рожать. Из протокола заседания:
Повестка дня: О мерах к прекращению рождений в гетто.
И. Лейбович. Недавно был случай рождения в Ковенском гетто, и в результате вся семья была расстреляна. Между тем у нас относятся к этому весьма легкомысленно: имеются случаи беременности, но не принято никаких мер...
Д-р Бурштейн предлагает регистрировать каждый случай беременности и стараться повлиять на беременных, чтобы они произвели аборт.
Д-р Л. Как можно произвести аборт женщине на 8-м месяце беременности? Надо ведь понимать чувство матери. Вряд ли удастся на неё повлиять. Затем, что будет с ребёнком, если мы вызовем преждевременные роды? На частной квартире мы произвести операцию не можем, а в больнице оставаться ребёнку нельзя. Как быть, если ребёнок родится всё же живым? Я на свою совесть этого не беру.
Д-р В. Л. Никакой врач не может взять на себя ответственность за умерщвление ребёнка – это ведь убийство.
Д-р Ц. Не дать ли ребёнку родиться и передать его христианке?
М. Л. Мы не можем допустить рождения ребёнка: про всякий случай рождения мы обязаны сообщать. Нас трижды спрашивали, были ли случаи родов. Всякий раз мы отвечали отрицательно.
В. К. …Если опасность грозила бы только одной лишь семье новорожденного, то это можно было бы оставить на её ответственности; в данном же случае опасность грозит всему гетто. Ведь могут быть самые страшные последствия. Надо принять все меры, чтобы роды не имели места.
А. К. …Что касается женщины на восьмом месяце беременности, то ребёнок не должен родиться живым. Всё равно его убьют немцы, а с ним мать и отца.
И. Альтман подмечает: врачи (они помечены в протоколе как «д-р») хотят спасти детей, члены юденрата хотят спасти гетто. Но и они, при всём своём страхе за гетто, месяцами тянут с убийственным решением и беременных не выдают, и только 11 ноября 1943 г. секретарь юденрата записывает в дневнике: Вдобавок ко всем нашим унижениям и деморализации мы вынуждены стать убийцами собственных детей. В эти чёрные дни в гетто находились три женщины в последней стадии беременности. Повседневный контроль не давал несчастным возможности скрыться самим и спасти будущих детей. В отчаянии они упросили врачей произвести им преждевременные роды, а детей истребить. Это было проделано на частной квартире. Они родились живыми и здоровыми. Один был необыкновенной красоты. Все они умерщвлены при помощи шприца и похоронены даже не на кладбище, а в одном из закоулков гетто. Лучше так, чем от немецкой руки.
Евреи всё же находят что-то «лучше»...
У юденратов ни задач простых, ни решений простых. Но они справлялись – на удивление. Находились силы и на культуру, и на учёбу. Даже там, где бушевали акции массового уничтожения, едва лишь наступало затишье, эта деятельность являла себя.
Немыслимые, казалось бы, в обстановке ужаса и изнеможения концерты и спектакли спасали многих людей от отчаяния. Немцы запрещали учить детей, но евреи использовали любую возможность усадить ребят за парту.
Открытие школы в гетто могло породить очередную дилемму. Немцы видели в неработоспособных детях обузу и рвались отправить лишние рты на уничтожение. Школа легко обращалась в капкан: дети собраны, хватай всех скопом. Так открывать школу или не открывать?.. Л. Гарфункель свидетельствовал о школе в Каунасском гетто: Перед юденратом стояла серьёзная проблема: представляет ли собой большую опасность концентрация в одном месте – пусть даже на несколько часов в день – значительного числа детей?.. Кроме того... как найти подходящие здания в ужасающей тесноте гетто? Но победило желание не допустить, чтобы дети гетто остались неучами... Число учеников достигло в двух школах примерно 500... Самым большим ударом был приказ немецких властей от 26 августа 1942 года, категорически запрещавший любое преподавание в гетто… Маленькие группы детей раннего возраста продолжали учиться тайно – на квартирах у своих учителей.
Чего ни коснись – кругом страх. А юденраты развязывают узлы. Голь на выдумки хитра, еврейская голь – особо.
Юденратам требовались деньги: зарплату платить своим сотрудникам, содержать жилой фонд, больницы и приюты, подкармливать голодных и учить детей, и чистить улицы, и платить городским властям за воду, электричество и канализацию – расходов хватало, включая непредвиденные и жизненно необходимые, как взятки высокому немецкому начальству ради предотвращения казней, выручки арестованных, сокращения грабительских поборов или числа отправляемых на принудительные работы. Все деньги на нужды юденрата поступали от евреев гетто: они, кроме самых обездоленных, платили налоги – подоходный, подушный и, сверх того, на богачей; юденраты продавали в свою пользу продукты по цене выше закупочной, получали плату за медицинские и коммунальные услуги, взимали штрафы. Деньги испокон веку евреев спасали, в погибающем гетто евреям тем более никак было не обойтись без припрятанных заначек. И юденраты, случалось, заводили две кассы: одна официальная, предъявляемая проверяющим немцам, другая тайная для средств на взятки и нелегальное приобретение продуктов вне гетто. Её пополняли деньгами и ценностями, отобранными у спекулянтов и контрабандистов. Учёта здесь не велось, близкие к кассе могли нагреть руки, да и риск для юденратов был крайний, смертельный.
Впрочем, как всегда. Летописцу юденратов не упустить бы подробность: они всё делают в удушье несчастья, под прессом нависшей смерти, а то и в урагане непосредственного, сиюминутного уничтожения. Любому их делу, и самому юденрату, и всему гетто погибнуть раз плюнуть – всё может решить любая прихоть властей, коих над юденратом достаточно: немцы – части СС, администрация военная и гражданская, армия, полиция – и чиновники местного управления, и местная полиция... Все воюют за власть над евреями, все ищут от неё прибылей и требуют то контрибуцию от гетто, то рабочих рук для своих нужд. Их приказы часто разнобойны, а неисполнение гибельно.
Пример навскидку: тиф в гетто. Тут немцам своя дилемма: гасить ли эпидемию, чтобы не вырвалась наружу к нееврейскому населению, а то и, не дай Господь, к ближним воинским частям, или позволить смерти косить евреев, пособляя «окончательному решению еврейского вопроса»? Соответственно разниться могли распоряжения немцев.
А юденраты, со своей стороны, обязаны были следовать воле немцев – иначе смерть. Воля же немцев и цель их одна: еврейская смерть. Значит, подчинение их приказам, будь то выплата контрибуций, или сдача тёплых вещей, или убийственная отправка на тяжкий труд, на «переселение» – вело в одну гибельную прорву, так что юденраты, если их заботила судьба подопечных, должны были, исполняя требования немцев, не исполнять их или исполнять, сколько можно, плохо. За что опять-таки отвечали головой. Куда ни кинь – всюду клин.
Дополняет эту убийственную картину навороченный гитлеровцами туман неизвестности, окутывающий судьбу евреев. Откуда было юденратам знать про немецкое «окончательное решение еврейского вопроса», про обречённость евреев на полное истребление? Дело-то невиданное прежде. Даже после начала массового уничтожения евреев многие деятели юденратов считали его только желанием оккупантов уменьшить число едоков или опасность эпидемий от скученности. Вот и родилась иллюзия: выживём, если будем нужны.
Мне повезло много говорить об юденратах с героиней еврейского подполья в гетто Белостока и одной из создателей израильского Мемориала Катастрофы (Шоа) «Яд ва-Шем» Броней Клебански (дальше – Б. К.). Её слова (с попыткой сохранить обаяние речи с польским акцентом) опубликованы мною в книге «Посреди войны. Посвящения». Ниже отрывки из тех бесед.
Б. К. У Бараша [руководитель юденрата в гетто Белостока] была концепция, что работай, будь полезным для немцев и будешь жить. Это мысль немецкая: арбайт махт фрай [труд делает свободным]. А евреи... Хотя они столько веков жили под гнётом, не было такого опыта, который бы их насторожил. Знали, что всегда можно как-то выжить: давать взятки, откупиться чем-то... Ведь ни у кого во все века не было программы физически уничтожить всех евреев. Тот опыт совсем не подходил к новым условиям, в которых евреи нашлись. Главы Юденратов – и Бараш, и Генс в Вильно, даже Черняков в Варшаве, – они не понимали ситуацию, они были слишком мелкие...
Бараш организовал фабрики, работали для немецкой армии. Он верил, что эти интересы будут иметь для немцев большое влияние. Приезжали комиссии, даже из Берлина, смотрели эти фабрики; Бараш и выставку сделал на арийской стороне, чтобы показать, как гетто способствует военным усилиям Германии.
Получилось как будто правда: в ноябре сорок второго немцы ликвидировали окрестные гетто, а Белосток не тронули. Гетто было убаюкано: «Мы остались, потому что мы работали». А я считаю, просто Треблинка [лагерь уничтожения] не могла двести-триста тысяч евреев со всего округа перемолотить, не справлялась. Там иногда ждали в вагонах...
Люди, если они вступили на дорогу сотрудничества с немцами, то они уже попали в пулапку [ловушку]...
Как не попасть? Убедительно помнилось народу-приживале: веками сохранялся он при народе-хозяине, если был ему необходим, незаменим. И сейчас евреям одно просвечивало: трудиться полезно для оккупантов – «работа ради жизни» называлось. Юденраты множили нужные гитлеровцам производства. Их работники получали удостоверения – в Литве их называли шайны. Шайны давали право на жизнь (часто временное) их владельцу и членам его семьи.
Иногда жизнь даровалась лишь части семейства. По нынешней педагогической моде на ролевые игры предлагаю читателю вообразиться владельцем шайна, решающим, кому из детей жить, а кому умереть – в 1961 году на процессе Эйхмана в Иерусалиме о подобном своём выборе между женой и матерью рассказывал свидетель д-р М. Дворжецкий. Подобную же дилемму решал юденрат, когда отбирал из специалистов, кого оставить в живых.
Но куда деваться юденрату, куда сбежать от ответственности?
Многие евреи шарахались от участия в юденратах: для корыстолюбцев риск не окупался выгодами властвования, совестливых отвращало бесчестие служения врагу. И не всякий был способен утирать плевки. Из Акта послеоккупационной советской комиссии по расследованию злодеяний немцев в городе Великие Луки (Россия): Зубной врач ЛАБАС – 65-летний старик был назначен ответственным за право проживания евреев в городе. Ежедневно в установленное время ЛАБАС обязан был докладывать: «Я, жид ЛАБАС, докладываю вам... что все жиды на месте»... Если кого из евреев не оказывалось на месте, ответственный ЛАБАС подвергался сильным избиениям (Архив «Яд ва-Шем», документ М-33/503).
Прелесть юденратского начальствования... И не увильнуть. И всё-таки кто-то должен был печься о евреях, длить их жизнь на смертном пороге, от них и за них выступать перед оккупационной властью. Если бы немцы не создавали юденраты, это сделали бы сами евреи.
В некоторых местах евреи еще до получения приказа о создании юденратов выбирали свое представительство, чтобы оно путем переговоров с властями облегчало положение евреев, страдавших от антиеврейских мер и погромов. На оккупированной Волыни, пока немцы не взяли власть в свои руки, правили украинцы. Славянские земляки упоённо преследовали евреев вплоть до убийств. Кто мог защитить евреев, кто мог всучить украинскому чиновнику спасительную взятку? Евреи сами учреждали комитеты для переговоров с местными властями. В Радзивиллове и Трояновке еврейские комитеты были созданы для предотвращения грабежей и упорядочения отправки евреев на принудительные работы. В Камень Каширском подобный самодеятельный комитет действовал три месяца.
На первых порах члены юденратов надеялись выиграть время, угождая немцам, что бы те ни творили, чего бы ни требовали. Деньги? Собирали. Меха и ценности? Сдавали. На изнуряющие работы? Гнали людей. Но когда пошли массовые депортации – даже если судьба вывезенных евреев оставалась ещё неизвестной – выполнение немецких приказов явственно запахло всеобщим уничтожением. Теперь одни юденраты отказывались выдавать евреев, другие ради спасения общины жертвовали её частью. Естественно, находились и деятели юденратов, которым было наплевать на всё, кроме собственных интересов, которых соблазняло пригреться возле власти, спастись от общей судьбы. Впрочем, очень скоро им приходилось убеждаться, что никакая должность в юденрате не гарантировала выживания.
Немцы постоянно подправляли состав юденратов, стремясь убрать недостаточно покорных. В результате первоначальных авторитетных деятелей часто заменяли люди, далёкие от общих нужд и неумелые. Зато послушные.
Э. Йонас. Из книги «Евреи Львова в годы Второй мировой войны и Катастрофы европейского еврейства 1939–1944»: Д-р Йосеф Парнес, первый председатель львовского юденрата... многие годы работал адвокатом, по политическим взглядам принадлежал к ассимиляторам... Во время первой ми¬ровой войны он служил ротмистром в австрийской коннице. В момент назначения на пост главы юденрата ему было почти 70 лет. Человек ис¬ключительно принципиальный, с сильным характером, он не выказывал никакого подобострастия или страха перед германскими властями. Не раз он мужественно отказывался выполнять их требования.
В октябре 1941 года гестапо потребовало, чтобы еврейская община передала 500 молодых здоровых мужчин для отправки в трудовые лаге¬ря... Д-р Пар¬нес, понимая, что влечет за собой такая отправка, решительно отказался участвовать в «призыве». Община и ее органы были созданы, сказал он, не для того, чтобы отправлять евреев на смерть...
В тот же день гестаповцы окружили здание Ев¬рейского совета... и арестовали почти всех на¬ходившихся в нём служащих во главе с д-ром Парнесом... Д-ра Парнеса повалили наземь и приня¬лись бить и топтать ногами. После того как 500 молодых мужчин были отправлены в трудовые лагеря, всех служащих, кроме д-ра Парнеса, от¬пустили. Он оставался в заключении до конца октября 1941 года, после чего был убит в тюрьме...
В ноябре 1941 года его преемником был официально назначен его же заместитель д-р Адольф Ротфельд... Он был безнадёжно болен, страдал лейкемией.
На первом же заседании под председательством Ротфельда юденрат принял решение не сопротивляться решениям немецких властей...
...В сентябре 1942 года председателем львовского юденрата был на¬значен д-р Эдуард Эберзон... порядочный человек, но слабовольный... В период председательствования д-ра Эберзона юденрат уступил требованиям немцев ввести в состав совета преданных им людей. Среди них были командиры еврейской полиции и агенты гестапо, весь автори¬тет которых в еврейской среде базировался на их близости с немцами...
За неподчинение юденраты платили собственной немедленной гибелью. Из четырех председателей львовского юденрата своей смертью умер один – троих убили немцы. В Минском гетто казнили двоих председателей юденрата, в Вильнюсе тоже двоих и впридачу нескольких членов юденрата. В Лиде (Белоруссия) первый юденрат уничтожили полностью. В Монастырщине и Хисловичах Смоленской области немцы объявили, что евреи ведут себя «нагло и вызывающе», в наказание они истребили весь юденрат.
...Переглядываю свои заметки об юденратах и ловлю себя: кажется, ненароком, складывается хвалебная песнь, ещё немного, и гимн воспоём. Занесло... Но они же всё-таки сотрудничали с немцами, помогали делу убийства, и была у них сволочная полиция, и взятки брали сотрудники юденратов... Во Владимире-Волынском председатель юденрата отплясывал на своей серебряной свадьбе с приглашёнными оккупантами и украинскими полицаями... В Печерском еврейском лагере «Мёртвая петля» (Винницкая область) староста Циммерман и врач Вишневский грабили издыхающих узников, утаивая поступавшие сюда из Румынии посылки с продуктами. Хватало и таких. При власти всегда обнаруживаются подонки и шкурники.
Б. К. – пламенная разоблачительница юденратов. Когда она бросила о председателях юденратов: «люди мелкие», я попытался возразить: «Но они умели организовать работу и жизнь в гетто в жутких условиях: общественные столовые, места работы, медицинское обслуживание, снабжение, даже учёба, даже театры... Всё же незаурядные люди, разве не так?» А мне Б. К.: Слушайте, они ведь не сами это делали! В геттах были умелые специалисты, организаторы. Они сами приходили в юденраты, потому что работать там значило выжить. Театры... В Варшавском гетто было кабаре, но кто ходил туда? Проминенция [верхушка], немцы... Кто-то исполнял, скажем, песни [поэта] Гебиртига, а он умирал с голода. Он просил, сохранились его письма: «Я умираю с голода, нельзя ли мне прислать что-нибудь за исполнение песен моих».
Мы теперь разложили всё по коробочкам и на одной надписали «Пассивное сопротивление». Театры, общественные кухни, детские приюты и так дальше... Но надо же взять во внимание, что пока одни шли смотреть спектакль, в тот же день в Лодзи или Варшаве умирали сотни людей. И кто организовывал кухни? Те же люди из подпольного Сопротивления. Потом они взялись за оружие, а вначале они просто хотели спасать других. Это не были люди из юденрата, это люди из организаций Сопротивления.
Б. К. – красивая, статная, за спиной: подполье, восстание в Белостокском гетто, погибшие друзья, полыхающая в боях молодость – она оттуда, из прошлого подвига, из момента истины. Юденраты и Сопротивление, приспособленцы и бойцы – тьма и свет Брони Клебанской.
Б. К.: Бараш вначале содействовал Сопротивлению, после приезда Тененбаума [Мордехай (Мордхай) Тененбаум-Тамаров – организатор и руководитель еврейского сопротивления в гетто Белостока]. У Мордхая был уже огромнейший опыт... во многих геттах он имел счастье быть как раз во время акций. И у него имелись очень точные сведения о Треблинке и других местах, и он эти сведения передал Барашу. Потом он очень сильная фигура, и он повлиял на Бараша.
Бараш... даже дал Мордхаю деньги для передачи варшавскому подполью. Но всё кончилось после первой акции [в феврале 1942 года немцы вывезли и уничтожили больше 10 тысяч евреев белостокского гетто]. У немцев были в гетто свои шпионы, и Бараш это знал... Он боялся за себя. За себя! Он постепенно порвал все отношения с Тененбаумом из боязни перед немцами. Дошло, что Мордхая хотели арестовать, и он ушёл в подполье.
Это путь юденратов, обычный путь, ужасный. Даже если у юденратов были вначале другие намерения, они в конце сошли на дорогу содействия немцам. Потому что гетто – не продолжение еврейской общины, не еврейское государство, нельзя было идти на удочку этой немецкой пропаганды. Немцы создали юденраты, чтобы они служили им. Для истребления евреев, больше ничего. Юденрат во Львове не хотел идти по этой программе немецкой, так его весь немцы уничтожили.
Иногда говорят: «Вот такой-то глава юденрата считал, что он помогает людям своими уступками немцам. И если он, например, не погонит на смерть своих стариков или маленьких детей, то немцы сделают это сами и убьют ещё больше. Лучше кого-то спасти, чем никого». Но какое они имели право решать, кто должен умереть? Здесь, знаете, шло об очень существенном... И кто ему даёт право как еврею пойти и делать работу немцев? Это демагогия самая дешёвая... Вся эта рационализация, будто в Юденратах думали, что если не я, то будет кто-то хуже меня – это всё чушь. И никто нигде не спас никого! Они и сами тоже погибли...
Я не психолoг. Я прямо считаю, что эти люди были слишком маленькими для таких задач, которые они себе как будто поставили. Слишком маленькими, чтобы в такое ненормальное время стоять во главе какой-то общины людей. Кто-то из них потом сообразил, к чему идёт, и ушёл, чтобы не сотрудничать с немцами, а кто остался, ушёл на дорогу коллаборации. Ведь из правильного пути на неправильный только один шаг. С той скользкой дороги нет возврата. Мы знаем в Варшавском гетто евреев-полицейских, которым обещали, что если ты приведёшь на депортацию стольких и стольких, то мы сохраним твою семью. И он искал евреев и приводил, а его обманули: потом немцы взяли его семью. И он не перестал немцам служить. Казалось бы, он должен быть готов тоже погибнуть. Но он упал так низко, что он уже не может выйти из этого всего. Вот ужас! – Мечется негодование Б. К. – воздух в клочьях.
Полиция гетто – пик не только её честного гнева. В отличие от юденрата, выглядевшего как продолжение традиционного самоуправления еврейской общины, еврейская полиция, или Служба порядка, – новое явление, хотя, конечно, и в прежние века руководство общинами часто сопрягалось с насилием. И юденратам понадобился механизм принуждения, который бы позволял удовлетворять и требования немцев, и собственные нужды, часто противоречащие этим требованиям. Организованный немцами грабёж еврейских денег и имущества, сбор налогов, поставка оккупантам рабочей силы для убийственного труда – тут добровольного исполнения не дождёшься. Поэтому, хотя еврейская полиция создавалась по приказу немцев (видимо, предвидевших будущее неподчинение юденратов) «для соблюдения внутреннего порядка» в гетто, юденраты не могли искренне слиться с дружным стоном евреев, хулящих свою Службу порядка. Тем более что полиция официально подчинялась юденрату, который сам комплектовал её, начиная с начальника, обычно бывшего военного.
Создавая полицию и свои отношения с ней выстраивая, юденраты решали очередные дилеммы. Так поначалу они часто призывали в полицию молодежь из интеллигенции: им, слабосильным, служба в полиции обеспечивала освобождение от тяжёлого труда, как и от высылки и казней. С другой стороны, юденраты рассчитывали на их нравственное превосходство в сравнении с подонками, устремлявшимися в полицию ради наживы (люмпены, «что охраняешь, то имеешь») и чтобы ускользнуть от общей участи гетто. В Петркуве-Трибунальском (Польша) юденрат, боясь облечь властью недостойных молодых людей, отбирал кандидатов в Службу порядка после проверки их моральных качеств. (Так поступали и в других местах, но большинство юденратов оказалось не способно предотвратить проникновение отщепенцев в ряды полиции.)
В полицию шли и те, кто искренне желал порядка в гетто и защиты от погромщиков. Чаще всего эти носители благих намерений позднее из полиции исчезали, сами или под давлением сослуживцев. В Варшаве, Львове, Ченстохове, Радоме и др. местах молодёжные организации запрещали своим членам служить в полиции (желание не грязнить себя сотрудничеством с немцами и прохиндеями оборачивалось уступкой места в полиции самой дрянной публике). Хотя раз на раз не приходится: в Коломые молодёжь нанималась в полицию, чтобы уберечь гетто от местных громил.
Полиция была призвана: 1) исполнять приказы немцев, хоть бы и помимо юденрата; 2) исполнять приказы юденрата; 3) охранять внутренний порядок в гетто. Против порядка в гетто евреи не возражали. Но сдавать деньги? Отдать колечко ценой в кусок хлеба для ребёнка? Уступить угол в комнате бездомному? Подыхать на принудительных работах? Кто бы согласился не из-под палки?
Палку возносила Служба порядка, и, даже если кто-то в ней причудливо сопрягал служение немцам и помощь мученикам гетто, – народной любви полицейским ждать не приходилось. А когда немцы развернули уничтожение и полицейских заставили участвовать в нём, хватая людей, а то и прислуживая при казнях, – ненависть вокруг них заклубилась огромная. Особенно после того, как все мало-мальски порядочные отшатнулись от участия в акциях истребления, и их тут же заместила мразь, готовая на всё, лишь бы уцелеть (мечта-призрак: просто полицейских убивали в последнюю очередь, когда отслужат своё).
Вот несколько примеров:
...В гетто Каунаса во время отправки детей на казнь один из еврейских полицейских обнаружил убежище с детьми и выдал его немцам. Он не знал, что среди скрывавшихся был его сын. В гетто об этом говорили, немногие с сочувствием – многие со злорадством.
...Я. Лейкин, 35 лет, адвокат. Крохотного роста. «Наполеоновский комплекс» вёл его, когда он, еврей, с отличием окончил офицерскую школу в Польше 1920-х годов, когда он в полиции Варшавского гетто прославился «особыми операциями» по распределению жилья, когда муштровал подчинённых вплоть до мордобоя, когда ублажал немцев расторопностью при отправке евреев на уничтожение, когда сам беспощадно гнал людей на казни – когда в итоге возвысился до должности начальника полиции и до возможности самолично указать еврею гетто место среди живых или трупов – власть почти Божественная, её укоротить смогла лишь пуля подпольщиков.
...А за 22-летним красавцем Натаном Рингом, полицейским чином в Вильнюсском гетто, дурная слава не моталась. Привелось ему принимать участие и в казни евреев и в боевом еврейском подполье. Именно он вывел в Рудницкие леса под Вильнюсом семьдесят подпольщиков гетто – первых в том месте еврейских партизан. Во главе их он стал с успехом воевать, но вскоре к нему примкнули следующие семьдесят человек из гетто, которых привели левый сионист А. Ковнер и коммунистка Х. Боровская, более любезные советскому партизанскому начальству, чем правый сионист и бывший полицейский Н. Ринг, – и его от командования отстранили.
Дальше слово знавшему Ринга И. Араду («Уничтожение евреев на оккупированных территориях Советского Союза, 1941–1945 гг.»): В ноябре 1943 г. шесть евреев, которые прежде в гетто служили полицейскими, были расстреляны. ...Расстрелянные Натан Ринг и его товарищи в прошлом были членами антикоммунистической организации Бейтар. Их обвинили в сотрудничестве с немцами во время проводимых в гетто акций и в том, что они являются агентами гестапо. Без какого-либо расследования Станкевич, литовец, командир «спецотдела» партизанской бригады, вынес им смертный приговор. Их не просто расстреляли: вместе с другими бойцами они получили приказ отправиться на выполнение партизанского задания и были убиты своими товарищами по дороге. Казнь, в особенности Натана Ринга, отличившегося в боевых операциях и пользовавшегося уважением среди еврейских партизан, вызвала у последних бурную реакцию: многие считали наказание несправедливым. В своей речи перед бойцами отряда Аба Ковнер оправдал этот приговор: «Нет прощения тем, кто сотрудничал с врагом в его преступлениях перед еврейским народом»...
Юденраты часто пытались приручить официально подчинённую им еврейскую полицию, определить ее обязанности, ликвидировать шкурничество и продажность – когда это удавалось, удавка на евреях слабела, дышалось полегче. В Скерневице (Польша) полицейские под руководством своего командира д-ра Закса стали активистами контрабанды, обеспечивавшей гетто продуктами. В Жарках (тоже Польша) «ни один полицейский не поднял руки на еврея» (очевидец). В Андрихове руководители юденрата и полиции, узнав о предстоящем отборе молодёжи в трудовые лагеря, выпроводили молодых из гетто. Сколько полицейских, как и юденратских, душ разрывалось между исполнением немецких требований и попытками ослабить их гнёт!
Еврейская Служба порядка могла, опираясь на поддержку немцев, вознестись выше юденрата. Немецкие чиновники, со своей стороны, воевали между собой за право распоряжаться полицией гетто. Местная полиция тоже рвалась командовать еврейскими полицейскими. Этот клубок интересов и интриг мог дополниться, как в Варшавском гетто, появлением некоего органа, связанного с гестапо и оттого способного встать и над юденратом, и над полицией гетто и перехватить у них важнейшие функции вроде снабжения или распределения работ. Да не забыть бы: всё творилось в агонии гетто, в горячке его враждебности, от яростной к полиции до, помягче, к юденратам – от них всё же польза.
Евреи разнообразно противодействовали своему руководству: одни увиливали от налогов и принудительных работ, другие отказывались сотрудничать с юденратами, ругали их в подпольной прессе и листовках; случались забастовки и уличные демонстрации.
В ярме плетясь, погонщика не полюбишь. А в гетто, вероятно, ещё срабатывала неосуществимая ненависть жертв к палачам – из-за невозможности направить её против всесильных оккупантов евреи перебрасывали злобу в адрес малосильных исполнителей нацистской воли.
Тогда, а кто-то и после Шоа, а иные и сейчас готовы твердить, что юденраты – добровольные пособники оккупантов. Неправда. Юденраты управляли евреями гетто в условиях, совершенно неизвестных прошлым еврейским общинам. И пусть юденратам приходилось покорно немецкому окрику гнать людей на гибельные работы и отягощать их поборами, пусть они не всегда управлялись помочь голодному или больному, пусть попадались в них и вымогатель, и жулик, и даже вор – всё-таки в общем большинство жителей гетто искало у юденратов помощи, получало её и было за то благодарно. А идея юденратов «работа ради жизни», питавшаяся общееврейской мечтой преодолеть смерть, поддерживалась всеми в гетто почти безоговорочно.
Даже боевые подпольщики гетто, при всех спорах с юденратами, не возражали против их существования и, что удивительно, не шли наперекор им, понимая, видимо, сущность и сложность поведения еврейской власти.
Немало юденратов противопоставляло свои жалкие силёнки всемогущим угнетателям. Некоторые руководители гетто поднимались до участия в подпольных организациях, другие сотрудничали с ними, кто временно, кто всегда. В лихорадке выбора – как вернее выжить – глава гетто, то всех евреев спасая, то себя храня, обязан был извернуться, сманеврировать, вильнуть. И если Румковский в Лодзи не давал Сопротивлению поднять голову, то председатель Кишинёвского гетто Г. Ландау объявил своим подпольщикам, что не станет им ни помогать, ни мешать, а Бараш в гетто Белостока передал подполью 30 золотых часов и полкилограмма золота для закупки оружия, а в Шауляе и Луцке председатели еврейских советов предложили вооружить население гетто и готовиться к борьбе с немцами (их не поддержали).
Ниже таблица с данными историка А. Вайса о поведении в оккупированной Польше руководителей юденратов, которых вначале было 146 (1-я группа), а после уничтожения и реорганизации части гетто стало 101 (2-я группа). В таблице первая цифра – количество руководителей юденрата, вторая – процент от их общего числа.
| Варианты поведения
| 1 группа | 2 группа
|
| Помощь населению, отказ от сотрудничества | 45/30,8 | 16/15,8 |
| Уход в отставку, чтобы не сотрудничать | 11/7,5 | 4/3,9 |
| Смещены за плохое исполнение приказов | 26/17,8 | 8/7,9 |
| Убиты немцами за отказ помогать убийству | 18/12,3 | 2/2,0 |
| Самоубийство | 5/3,4 | 1/1,0 |
| Связь с подпольем | 2/1,4 | 1/1,0 |
| Умерли в начале службы | 4/2,7 | 1/1,0 |
| Смещены евреями | 1/ 0,7 | – |
| Не поддаётся оценке | 13/9,0 | 7/7,0 |
| Полное подчинение немцам | 21/14,4 | 61/60,4 |
| Итого | 146/100 | 101/100 |
Таблица – свидетельство деградации, да и «лучшие умирают раньше», как говорит народ. Кроме того, немцы поднаторели в первый период и потом сами назначали руководителей, естественно, более удобных. Так, в Варшаве Чернякова заместил стелящийся под оккупантов Лихтенбаум. Так, среди сменивших непокорного Парнеса председателей Львовского юденрата оказался Ландсберг: когда четыре раввина пришли к нему сказать, что нельзя выдавать на смерть людей, еврейские законы требуют умереть всем, но не отдать врагу хоть одну еврейскую душу – Ландсберг взорвался: «Вы думаете, здесь религиозная община? Здесь действует гестапо, кто ему может сопротивляться?..» И послушно гнал евреев на смерть.
Но главное: в первой группе сопротивляющихся больше ли, меньше ли – сверх 60 процентов, почти две трети! «Овцы на бойне»?! Даже во второй группе около трети назначенных руководителей противостояли немцам. Кто возьмётся привести подобные цифры, скажем, в отношении правительств оккупированных стран?
Пока исследователи Шоа на территории Советского Союза не могут представить достаточно полную картину поведения юденратов во всех гетто, которая позволила бы составить подобную таблицу. Полагаю, что советские евреи вели себя, по крайней мере, не хуже, чем в гетто Польши.
Здесь кстати подробнее поговорить о взаимоотношениях еврейского Сопротивления и еврейской власти на захваченных землях СССР, где во многих гетто создавалось подполье для вооружённой борьбы, а чаще для организации бегства в леса к партизанам.
Юденраты иногда помогали беглецам одеждой или деньгами для приобретения оружия, а иногда, наоборот, препятствовали. Юденраты делали очередной трагический выбор. Трусость еврейских руководителей, протестующих против бегства, диктовалась не только боязнью, что немцы в наказание истребят всё гетто. Соображалось ещё одно: большинство жителей гетто обременено возрастом, немощью, малыми детьми – им не под силу вынести лесную жизнь, тем более воевать. И где им взять оружие, без которого в партизаны не примут? Партизаны вообще евреев не хотели. Поэтому многим если и маячило выжить, то лишь здесь, в гетто, немцам услужая до изнеможения. А подпольщики гетто рушили и эту слабую надежду, когда злили оккупантов бегством или, ещё хуже, бунтом.
В гетто Лиды (Белоруссия) председатель юденрата Гальперштейн втолковывал подпольщику Б. Левину: Ты должен знать, что если у нас ещё есть какая-либо мечта – так это мечта, что некоторые из нас останутся в живых, и поверь мне, я сам не надеюсь оказаться среди этих немногих. Дай бог кому-нибудь сохраниться, чтобы рассказать, когда наступит день, о том, что здесь происходит… И тут приходит к тебе человек, который уже потерял свою семью и отчий дом и у которого осталась только одна вещь –
«ржавая винтовка». И вот в один из дней он встанет и вдруг извергнет «пиф-паф» из своего ружья и таким образом похоронит также один-единственный шанс.
Логичнее некуда. В то же время:
В Слонимском гетто (Белоруссия) с июня 1942 г. к партизанам уходили боеспособные члены подполья. Юденрат снабжал их одеждой.
В Глубоком (Белоруссия) в августе 1943 г. немцы велели юденрату готовить перевод жителей гетто в польские лагеря. В юденрате поняли: это конец – и обратились к своим подпольщикам. На рассвете 20 августа при входе в гетто немецких и местных полицейских вспыхнул бой. Несколько часов евреи стреляли, поджигали свои дома. Из почти 2000 жителей гетто сотни сумели бежать в леса.
В июле 1943 г. в Несвиже (на востоке от Барановичей) перед ликвидацией гетто немецкие власти сообщили юденрату, что они сохранят 30 особо полезных специалистов и юденрат должен помочь их отбору. Члены юденрата отказались. Вооружённые подпольщики встретили огнём немецкую и литовскую полицию. Подавляющее большинство узников гетто было убито или сгорело в начавшихся пожарах, но часть бежала в ходе боя.
2 сентября 1942 г. в Лахву (Полесье) вошли немцы для уничтожения гетто. Руководитель юденрата Дов Лопатин, связанный с подпольем гетто, распорядился поджечь дома и открыть огонь по нападавшим. Евреи ранили нескольких и бросились бежать. Сотни вырвались, правда, потом многих поймали и убили, лишь около 120 остались в живых.
В Тучине (Волынь) восстание возглавил председатель юденрата Гецель Шварцман. Местные подпольщики на деньги юденрата закупили оружие и заготовили бензин для поджога гетто. 23 сентября 1942 г. руководство юденрата, узнав о прибытии в Тучин подразделений СС и о подготовке рвов для расстрела, распределило 60 подпольщиков по боевым группам. 24 сентября они встретили немцев стрельбой и поджогом зданий. По призыву Г. Шварцмана около 2000 человек, две трети гетто, ударились в бегство. Двое суток горело гетто и шёл бой – погибло несколько местных полицейских и немцев, а также большинство подпольщиков. Сам Шварцман выжил и не убежал. Командиру немцев он заявил, что лично отвечает за восстание. Его расстреляли на еврейском кладбище. (Беглецов из гетто потом почти всех убили полиция и местные жители.)
В Минском гетто председатель юденрата Илья Мушкин и командир полиции Зяма Серебрянский сотрудничали с подпольем. Серебрянский почистил ряды полиции: ввёл подпольщиков, выгнал ненадёжных. Вместе с Мушкиным и подпольщиками он переправлял в лес партизанам одежду и лекарства. За связь с еврейским Сопротивлением немцы казнили Мушкина и Серебрянского. Но и потом оккупантов не удовлетворяла работа еврейской полиции в Минске (нет ни одного свидетельства её участия в акциях уничтожения), и в ходе массовых казней 28–31 июля 1942 г. они убили нового начальника полиции Блюменштока и нового председателя юденрата Моше Яффе. Еврейскую полицию сменили Оперативной группой, беспрекословно послушной немцам.
В Каунасском гетто с 1943 года действовала ВЕВО – Всеобщая еврейская вооружённая организация из 500 человек различных политических направлений. Руководитель юденрата доктор Эльханан Элькес давал подпольщикам деньги для покупки оружия, назначал в полицию и на работы, позволявшие выйти из гетто для контактов снаружи. Подпольщиков, уходивших в лес к партизанам, юденрат снабжал одеждой и транспортом. И немало полицейских гетто участвовало в Сопротивлении. В марте 1944 г. в Девятом форте Каунаса после пыток расстреляли 40 командиров еврейской полиции, включая её начальника М. Левина, за отказ выдать немцам сведения о еврейском подполье и об убежищах евреев во время облав в гетто. Затем еврейскую полицию в Каунасском гетто заменили подчинённой напрямую немцам Службой порядка, полностью покорной.
В подполье Барановичского гетто входили 15 из 22 полицейских гетто вместе с их начальником Варшавским, ключевой фигурой среди подпольщиков.
В Рижском гетто за сотрудничество с подпольем казнили всех 42 еврейских полицейских.
Этот послужной список еврейской полиции мешает принять безоговорочно итог, подбитый А. Вайсом по ситуации в польских гетто. Здесь из сотни еврейских общин в 86 полиция соглашалась с любыми требованиями немцев и участвовала во всех мероприятиях, включая казни, а 70 юденратов отказались подчиняться немцам, как правило, заплатив за это своими жизнями. Поэтому, в отличие от членов юденратов, услужливые полицейские оставались живыми дольше, хотя конец был таким же, как у всех евреев. По заключению А. Вайса, «многие юденраты выдержали испытание еврейского достоинства даже с точки зрения самых строгих моральных критериев; сказать то же о еврейской полиции нельзя».
Однако в пользу полиции высказались другие историки – как и д-р А. Вайс, сотрудники «Яд ва-Шем», как и он, свидетели Шоа. Д-р Ш. Краковский (гетто Лодзи): Полицейские гетто многим помогали. Д-р И. Арад: Еврейская полиция в гетто была вызвана жизненной необходимостью, и если бы немецкие власти не нуждались в ее существовании, еврейские юденраты сами создали бы ее. Необходимые для существования гетто решение жилищной проблемы, гигиенические мероприятия, охрана продуктов, привозимых в гетто, и наблюдение за порядком при их раздаче – все это стало бы невозможным без участия полиции, как и выполнение трудовой повинности, благодаря которой существовало гетто, как и предупреждение грабежей и убийств в гетто. Поведение еврейской полиции в гетто следует оценивать объективно, с учётом всех сторон её деятельности и ситуации в каждом конкретном гетто.
«Оценивать объективно»... Но забыть ли про Львов, Опочно, Билгорай, где председатели юденратов И. Парнес, М. Волфридловский и Х. Яновер отказались отправлять людей в рабочий лагерь, немцы их убили, и Служба порядка стала хватать евреев? А куда деть еврейского полицейского Б. Коваля из Жмеринского гетто, беспощадно избивавшего узников, или полицейского М. Гершковича (Бершадь, Винницкая область), за которым, помимо избиений, оголтелое взяточничество и участие в арестах подпольщиков гетто?..
У учёных зуд: что за наука без систематизации! Так соблазнительно свести поведение юденратов к схемам, разложить варианты по полочкам, пришпилить, как энтомолог бабочек в коллекции, еврейских руководителей к рубрикам мотиваций и результатов, а там, глядишь, и откроется связь между делом и итогом, суетой и судьбой.
Один исследователь различает четыре тактики юденратов: 1) полный отказ от подчинения немцам; 2) сотрудничество с оккупантами во всём, кроме акций и депортаций; 3) готовность пожертвовать частью узников ради общего спасения; 4) покорность немцам и соблюдение только личных интересов.
Другой историк делит чуть иначе, на пять вариантов (и сопровождает примерами). Первый: изначальный отказ служить немцам. Результат – расстрел (Д. Альпер в Пинске), или самоубийство (Г. Ландау в Кишинёве, жена-врач приняла яд вместе с ним), или гибель вместе со всеми смертниками гетто. Второй вариант: участие в организациях сопротивления оккупантам. Третий: подчинение властям, но с предельно возможным сопротивлением. Четвёртый: сотрудничество с нацистами во всём, кроме выдачи евреев на истребление (А. Швец в Меджибоже и д-р Берман в Ровно). Убегая от палаческой обязанности, иные кончали с собой: Ц. Видер (Белосток), А. Мадер (Гродно); в Пружанах пытались самоубиться сорок один сотрудник юденрата и их семьи; в Берёзе-Картузской члены юденрата все вместе повесились в зале заседаний. Наконец, в пятую группу еврейских лидеров учёный занёс безоговорочно покорных оккупантам, тех, чьё поведение, по его словам, «отражает общую деморализацию узников». И типичным примером назвал руководителя юденрата Вильнюсского гетто Якова Генса. Скорее всего, из-за известного историкам Шоа «дела Витенберга».
А если присмотреться? В Вильнюсе действовала ОПО – Объединённая партизанская организация во главе с коммунистом Ицхаком Витенбергом; среди руководителей организации были А. Ковнер и Й. Глазман – заместитель начальника еврейской полиции в гетто. Я. Генс знал об ОПО и не мешал ему. Еврейские полицейские, участники подполья, помогали вносить в гетто оружие, приобретённое за его пределами.
В мае 1943 г. немецкая полиция безопасности узнала, что евреи из гетто уходят в леса к партизанам. Немцы пригрозили Генсу уничтожением гетто, и председатель юденрата тут же потребовал от подполья прекратить переходы в лес. Пробежала первая кошка между ОПО и юденратом. А вскоре грянуло: в конце июня 1943 г. оккупанты схватили руководителей городского коммунистического подполья. Под пытками один из них назвал подпольщика Витенберга. Немцы потребовали от юденрата выдать им Витенберга – иначе гетто ликвидируют. 15 июля 1943 г. Генс в своём кабинете арестовал Витенберга. Литовские полицейские вместе с еврейскими повели Витенберга к воротам гетто. По дороге боевики ОПО отбили Витенберга. Прошли сутки. Все члены подполья собрались в одном из кварталов гетто, готовые отбиваться до последнего, даже баррикаду начали возводить. Генс собрал жителей гетто и разъяснил им положение. Толпы евреев с палками и камнями окружили дома, где находились члены ОПО, с криком: «Выдать Витенберга!!!». Женщины вопили подпольщикам: «Убийцы наших детей!» Евреи решали свою дилемму: жизнь 20000 обитателей гетто или одного человека.
А подпольщикам выпал другой выбор: воевать против евреев с оружием в руках или выдать Витенберга. Они решили, что Витенберг должен сдаться сам. Витенберг предложил покончить с собой. Но тут же выяснилось, что немцы требуют его живым. И Витенберг сдался. Он пошёл в юденрат и уже оттуда, от Генса, был выведен из гетто и сдан гитлеровцам; на следующий день после ареста его нашли в камере мёртвым: по слухам, он отравился цианистым калием, который ему дал Генс.
(Сменивший Витенберга А. Ковнер в 1961 г. на процессе Эйхмана рассказал об этом событии с несколько другими подробностями, но сути они не меняют. Генс, выдавший Витенберга немцам, выглядит малопристойно.)
Портрет Генса может быть ещё выразительней, если вспомнить, что он – не только председатель юденрата, но и командир еврейской полиции гетто. И 23 октября 1942 г. он по поручению немцев послал 30 полицейских-евреев в ближнее местечко Ошмяны, они забрали из тамошнего гетто 406 больных и стариков, передали их немцам и литовским полицейским, а те их расстреляли. Через четыре дня Генс собрал в юденрате сотрудников, чтобы рассказать «об одной из ужаснейших трагедий – когда евреи ведут на смерть евреев». Так он выразился и сообщил, что немцы потребовали от него убить 1500 ошмянцев, в первую очередь детей и многодетные семьи. Стали торговаться. Число обречённых снизилось сперва до 800, потом 600, потом Генс и его комиссар полиции Деслер отбились от казни всех, кроме стариков и неизлечимых больных – их набралось 406. Генс говорил: Ушли те, чьи дни и без того сочтены. Да простят нам эти старики, они были жертвой ради евреев и их будущего...
Я должен был бы сказать: «Я не хочу марать руки, посылая полицейских выполнять эту грязную работу». Но сегодня я говорю, что обязан запачкать мои руки, так как сейчас еврейский народ переживает своё самое страшное время. Пяти миллионов уже нет. Наша задача спасти сильных и молодых – не только по возрасту, но и духом, а не разводить сантименты. Когда в Ошмянах сказали раввину, что для [требуемого] количества не хватает людей, а в «малине» [убежище] прячутся пять стариков, он сказал, чтобы «малину» открыли. Это человек молодого и сильного духа.
Я не знаю, все ли поймут и оправдают это и оправдают ли, когда мы выйдем из гетто. Но точка зрения нашей полиции: спасти всех, кого возможно, не считаясь с нашим добрым именем и нашими переживаниями...
...Я принимаю на себя ответственность за проведенную акцию. Я не хочу обсуждения. Никто не имеет права обсуждать то, что я делаю или буду делать... Если наступит момент, когда наша полиция должна будет снова участвовать в репрессиях и я увижу, что это для общей пользы, мы будем участвовать!
Может быть, это только болтовня? Охмурение или даже самоохмурение? На совести-то подлость...
Но вспоминают о Генсе свидетели: человек сильный, принципиальный, харизматичный; капитан довоенной литовской армии; окончил Каунасский университет; женился на литовке, у них родилась дочь; в начале оккупации работал административным директором еврейской больницы в Вильнюсе; в сентябре 1941 г. знавший его председатель юденрата А. Фрид предложил ему возглавить еврейскую полицию.
Очевидцы рассказывали, что при отборе жителей гетто для уничтожения Генс и его полицейские делали всё возможное для спасения людей. Одному еврею, который получил право на жизнь для себя и двоих детей, а имел только одного, Генс на глазах немецкого офицера подтолкнул чужого двенадцатилетнего мальчика.
Затем Генс стал руководителем и юденрата, и полиции.
Убеждённый, что евреи спасутся только в случае полезности для оккупантов, Генс развивал производство – в последние месяцы 15 из 20 тысяч жителей гетто работали на немцев.
Под руководством Генса Вильнюсское гетто не просто выживало – оно жило. Играл симфонический оркестр, пел хор, в театре за год на 120 спектаклях побывало 38 000 зрителей, и Генс, подытоживая тот период, говорил жителям гетто: «Мы хотели дать людям возможность освободиться от гетто на несколько часов, и это нам удалось. Мы переживаем тяжёлые, чёрные дни. Наше тело находится в гетто, но наш дух поработить не смогли... Нам нельзя опускать руки. Нам нужно быть сильными телом и духом...»
В Вильнюсском гетто читались лекции на разные темы, работали кружки, библиотека с 45 тысячами книг и тысячами читателей, в архиве гетто собирали документы и свидетельства периода оккупации. Были открыты детские сады, две начальные школы и одна средняя – в них училось около тысячи детей.
Генс у себя на дому открыл Политический клуб, где вечерами регулярно встречались интеллигенты и деятели всех направлений – от сионистов-ревизионистов до коммунистов.
Генс поддерживал и подпольщиков гетто, случалось, передавал им деньги из средств юденрата. Но главным для него было сохранение гетто. И когда молодые рвались из гетто в лес воевать и выживать, Генс говорил им: «Вы хотите уйти из гетто и оставить на Божью волю стариков, больных и детей, которых немцы тут же уничтожат. Я этого не допущу... И история меня потом оправдает. Я хочу, чтобы храбрая вооружённая молодёжь оставалась в гетто... Я знаю о еврейском подполье и его складах оружия. Когда наступит день ликвидации гетто немцами, нам потребуются все вооружённые парни. Мы все тогда будем воевать».
Но время от времени разные соображения, включая обращения окрестных партизанских командиров, нуждавшихся в бойцах, побуждали Генса позволять боевикам гетто бежать в лес.
В этом его и обвинили немцы, когда арестовали 14 сентября 1943 г. После вызова его в гестапо верные люди предупредили Генса: впереди расправа, ему следует бежать. (Бывший литовский офицер, женатый на литовке, он давно имел возможность укрыться среди литовцев.) Генс сказал, что это грозит гибелью всему гетто, и он пойдёт в штаб-квартиру гестапо. У ворот гетто он сказал провожавшему его брату: «Если не вернусь до восьми вечера, значит, не вернусь никогда». Его расстреляли в гестаповской тюрьме в тот же день в шесть вечера.
Один из ведущих подпольщиков гетто Хаим Лазар вспоминал: Сердца евреев омрачила трагедия Генса. Его можно было обвинять в ошибочности его курса, но все знали, что он никогда не был предателем. Всё, что он делал как руководитель гетто, он делал для своего народа. Каждый знает, что у Генса была масса возможностей спасти себя... но он пренебрёг личной безопасностью ради гетто. Он верил в свои способности и был до последнего мгновения убеждён, что сможет спасти остатки гетто.
Большая часть этих сведений взята мною из книги «Гетто в пламени». Её автор д-р И. Арад, израильский историк и генерал, литовский партизан в Отечественную войну, свидетель и участник событий в оккупированной Литве. На международной научной конференции в 1977 году И. Арад говорил: Генс был верен своему долгу до конца. Он пытался на свой манер спасти евреев, а когда понял, что всё потеряно, не попытался спасти себя, ибо побоялся, что из-за него пострадают все остальные.
Что-то не вписывается Яков Генс в образ «деморализованных узников гетто». И в какой разряд его заталкивать? Какой учёной алгеброй поверить гармонию или дисгармонию живого человека?
Вторым по величине в Польше Лодзинским гетто командовал Хаим Румковский. Поминают его почти всегда ругательно. В предисловии к книге «Дневник Давида Сераковьяка» (Варшава, 1960) А. Рудницкий писал: «Старик», «Король Хаим Первый», «кайзер» – по-разному его называли в гетто... Сразу после захвата Лодзи в 1939 году немцы назначают семидесятилетнего старика руководителем еврейской общины... Он становится диктатором 160 тысяч людей, скученных в самом грязном, самом нищенском районе... Его портреты висят в школах... магазинах... Дети пишут ему льстивые послания... Открытие каждого нового места работы начинается с традиционной формулы, что своим основанием оно обязано Румковскому. Он открывает общественные кухни, за счёт кухонь и подачек обеспечивает себе поддержку политических группировок... Лодзинским гетто правит единственный бог – картошка. Уже даже не хлеб, он слишком дорог, а картофель, его шелуха становятся рыночным товаром... Приближённые Румковского берут в тиски всё, что живёт и движется в гетто. Возникает государство в государстве, фашистское государство в миниатюре и карикатуре. Внешне благополучные формы имеют сердцевину, распухшую от голода... Это место вымирает с первой минуты. Из-за отсутствия связей с внешним миром даже золото здесь, как нигде, теряет свою цену, его нельзя откусить, нельзя поменять на хлеб...
Вот такой страной правит «цезарь» Румковский... Летом он является в белой карете, зимой в чёрной. Женится на молоденькой девушке, устраивает родственников и друзей. Гениально понимает немцев, создаёт для них карикатуру их любимой системы фюрерства... Румковский приказывает чеканить монеты, выпускает значки со своим изображением...
Он приманивал интеллигентов, неспособных заработать полезным рукоделием, давил сопротивление, которое тлело тайно, пробиваясь изредка саботажем, забастовками, а то и демонстрацией. Но рассказывал мне в «Яд ва-Шем» директор его архива Ш. Краковский, бывший подпольщик-коммунист в Лодзинском гетто: У Румковского мы были враги. Мы его ненавидели. Мы –
коммунисты, у нас были очень высокие соображения морали. У нас одна из главных была Кацановская, санитар в больнице. Когда немцы забирали евреев на высылку в лагерь, она могла как сотрудница больницы остаться. Но тогда вместо неё взяли бы другого. А она не могла такого допустить. И она пошла на смерть. Такие были тогда коммунисты... И в гетто они ненавидели Румковского за привилегии, которые он раздавал. Всем в гетто было ужасно, что он несправедливый: даёт работу своим людям, подкармливает... По городу ходили нехорошие песни про Румковского. А мы делали демонстрацию против него. У нас был приказ, чтобы никто из нашей организации не работал в администрации Румковского. И он преследовал коммунистов, мы были нелегальные, он нас сажал в свою тюрьму, даже бил, да, сам бил... Но немцам не выдавал. Никого не выдавал.
Зато – против лома нет приёма! – выдавал на смерть тех, кого требовали оккупанты. Тут ненависть к нему в гетто вздымалась до небес – ведь речь шла о детях, еврейских детях.
Сейчас, в пору более спокойного разглядывания Шоа, иногда вспоминают, что бездетный Румковский до войны был известным попечителем детских учреждений и обожал ребят. В «Яд ва-Шем» хранится фотоальбом, подаренный Румковскому одной из школ гетто. Там в обрамлении изящных и наивных виньеток каллиграфически выведено: «Наш любимый пан Председатель! Мы, дети школы № 14, желаем Вам в день Нового Года здоровья, счастья и всего наилучшего... Сердечно благодарим за хорошие вкусные обеды, которые Вы нам даёте. Да здравствует пан Председатель до 120 лет!» Подхалимаж или искреннее ребячье спасибо?..
2 сентября 1942 г. Румковский выступал в Лодзинском гетто с оповещением об убийственном немецком приказе: Тяжелейший удар обрушился на гетто. У него требуют отдать самое ценное – детей и стариков. Я не удостоился иметь собственного ребёнка, поэтому свои самые лучшие годы я посвятил детям. Я жил и дышал вместе с детьми. Никогда не представлял, что своими собственными руками я буду вынужден принести такую жертву... что в дни старости я должен буду умолять: «Отцы и матери, дайте мне ваших детей»... Вчера днём был отдан приказ выдать более двадцати тысяч евреев из гетто, а если нет – «мы сами сделаем это»... Я должен провести тяжёлую и кровавую операцию, я вынужден отрубить органы, чтобы спасти тело! Я вынужден отдать детей, а если нет, могут быть забраны, не дай Бог, также и другие...
Сегодня я пришёл как грабитель, чтобы забрать то, что особенно дорого вашим сердцам. Я всеми силами старался отменить ужасный приговор. Отменить его не удалось. Затем я пытался отсрочить его исполнение... Я хотел спасти хотя бы один год – с 9 до 10. Но мне не уступили. Удалось только одно – спасти тех, кто старше десяти. Пусть хоть это будет утешением в вашем огромном горе.
В нашем гетто много больных чахоткой, чьи дни или, быть может, недели сочтены. Я не знаю, может быть, мой план сатанинский, но я не могу сдержаться, чтобы не огласить его вам: «Дайте мне этих больных, вместо них можно будет спасти здоровых». Я знаю, как каждому дорог больной в его семье, тем более когда речь идёт о евреях. Однако... здравый смысл обязывает спасать того, кого можно спасти, у кого есть шансы уцелеть, а не того, кого невозможно спасти никоим образом.
А. Рудницкий: Требуя стариков и детей, посылая их на казнь, сохранял ли он ещё иллюзию, что ему удастся кого-нибудь спасти из Лодзинского гетто? Из его деятельности был только один выход – самоубийство. Он самоубийством не покончил. Летом 1944-го гетто было опустошено, и Румковский тоже поехал в Освенцим... Там его уже ждали его политические противники... По слухам, они бросили его живым в огонь...
А вдруг Румковский был прав? Он же сохранил 90 тысяч человек в гетто дольше всех в Польше, до лета 1944 г. Ещё бы полгода до прихода советских войск – и сегодня имя Румковского овеивали бы не проклятия, а благословения.
Что, впрочем, сразу после войны вряд ли бы ему помогло.
Э. Вольф (замечательный разнообразием талантов человек, чью судьбу перемалывали и гитлеровская, и сталинская мясорубки) собрал книгу «Воспоминания бывших узников Жмеринского гетто». Из той книги несложно вылущить заметы о руководителе гетто А. Гершмане – из них складываются портрет и судьба.
Адвокат д-р Адольф Гершман в Черновцах до войны защитил от тюрьмы своего бывшего румынского однокашника по Венскому университету взяточника Ионеску. После оккупации румынами Украины оба оказались в Жмеринке: Ионеску претором (начальником жандармерии), хозяином города, а Гершман в числе изгнанных сюда черновицких евреев. Доктор Гершман, свободно владеющий немецким, румынским, французским языками, самоуверенный и властный, умевший внушить почтение к себе и немцам, и румынам, и евреям, быстро пробился в председатели Правления Жмеринского гетто, переборов отчуждённость местных евреев, их возмущение его резкостью, высокомерием, холёностью: барская меховая шапка, роскошное пальто, драгоценные перстни, трость с позолотой – всё раздражало...
Претор Ионеску не забыл прошлой услуги Гершмана, и они взаимовыгодно поладили. Жмеринка входила в Могилёвский округ, где евреям румынский вождь Антонеску разрешил жить, пока они будут выполнять распоряжения местной оккупационной власти. Во избежание непосильных требований к евреям, что привело бы к уничтожению гетто, Гершман выпросил у претора право предварительного их согласования; взамен он обещал неукоснительное исполнение румынских команд.
Гершман стал править железной рукой: одних казнил (вплоть до убийства по его приказу), других миловал, спасал от смерти. Его еврейская полиция отбирала вещи для румын, выгоняла на изнурительные работы сотни человек в день. Уклоняющихся нещадно избивали. Гетто Гершмана верно служило румынам. Работали цехи и мастерские, производили на продажу за пределами гетто обувь, гвозди, мыло, спирт... Обычные в оккупации денежные поборы с евреев Гершман заменил сделкой с претором. Продукты и сырьё для гетто закупались вне его по обычным ценам, а не по пятикратно увеличенным, как установила для евреев румынская власть, и по которым те же продукты евреи покупали внутри гетто. Разница была внушительной, три четверти её получала администрация претора, четверть шла на нужды гетто. Похожие комбинации с ценами на сырьё и готовые изделия из него, сбываемые за пределами гетто, подпитывали союз оккупантов с евреями. Страдала, правда, румынская казна, но кого это заботило?
Ионеску разрешил Гершману открыть в гетто магазины, буфет и столовую, больницу и аптеку, парикмахерскую, школу. В гетто устраивались концерты, приезжала еврейская труппа из Могилёва. Дружба с Ионеску была крепка – он даже пару раз своими автоматчиками защитил гетто: от ворвавшихся украинских погромщиков и от буянивших немецких солдат. Их выдворили как «посторонних», которым вход в гетто был запрещён.
Сам же Гершман осмелился этот запрет нарушить, когда в соседнем городке Браилове местное население на общем собрании, деля землю и имущество бывшего колхоза, ради уменьшения числа претендентов постановило своих евреев – истребить. Триста евреев бежали из Браилова, их приютил Гершман в своём гетто под видом жмеринских, которые умерли. Обман вскрылся, браиловцев пришлось выдать, их немцы убили, Гершман переживал за них, а может быть, ещё больше из-за испортившихся отношений с Ионеску, которого обозлило вероломство Гершмана, – долго пришлось адвокату откупаться взятками разного рода, включая поставку румынским офицерам еврейских девушек.
Гершман сохранил 8000 евреев Жмеринского гетто до прихода советских войск. Злодей? Пройдоха? Герой?..
Выжившие припоминают:
За каждого беглеца из гетто власти угрожали убивать сотню евреев. Гершман, оберегая гетто, сам пересчитывал у ворот возвращающихся снаружи еврейских рабочих.
На работах вне гетто он сумел прекратить избиения рабочих немецкими надзирателями, пригрозив не давать евреев.
На утренней перекличке перед уходом на работу Йолык Мучник вовремя не откликнулся. По команде Гершмана его полицейские тут же дали ему 25 ударов дубинкой и погнали на дрожащих после избиения ногах на работу.
Евреев-беженцев из истребляемых окрестных гетто Гершман принимал, говорят, за взятки; по другим сведениям, он ни на йоту не нажился – золото богатых всё шло на подкуп румын, чтобы не замечали в гетто пришельцев.
От евреев, кто позажиточней, Гершман требовал помогать и беженцам и своим беднякам. Помогала им и любовница Гершмана – медсестра, заведовавшая детским садом.
Гершман был свиреп с медиками. Зато в гетто, при всей скученности, не болели тифом.
Семнадцатилетняя Ида Спивак тяжело заболела и не могла выйти на работу. Мать её, обязанная предупредить Правление, прохлопотала ночь возле бредящей больной и только на рассвете следующего дня пришла заявить о болезни дочери. Гершман сам избил женщину – куском кабеля, по лицу, по голове – она потом две недели не вставала с постели.
Сруль Коган из Браиловского гетто явился в кабинет Гершмана, расселся, наглый, и объявил, что платить взятку за приют в Жмеринке ему нечем. Гершман возмутился, но Сруля принял, выправил ему с женой фальшивые документы, дал выгодную работу.
Больного Якова Хохлера за невыход на работу по приказу Гершмана бросили в подвал, где он простоял ночь по колено в воде. Утром посиневшего и дрожащего от холода его раздели для назначенного битья резиновой дубинкой, но отпустили, заставив с температурой выйти на работу.
Выдавать браиловских евреев Гершман противился как мог, а когда солдаты и украинские полицаи выловили в гетто и согнали в сараи 250 браиловцев, Гершман велел носить туда из столовой суп в больших кастрюлях: кормили обречённых, а обратным ходом выносили в тех кастрюлях детей.
После угона браиловцев Гершман, чтобы не выдавать немцам других пришельцев, пристраивал их в окрестных посёлках. Так он спас бежавшую из немецкого плена девятнадцатилетнюю медичку лейтенанта Анну Грайцерштейн.
Два десятилетних мальчика подрались с сыном члена Правления гетто. Гершман велел обоих мальчиков избить палкой.
Несколько подростков из бедствующих семей называли Гершмана благодетелем: они просили его направить их на тяжёлые работы вместо матерей «и чтоб получше платили» – он разрешил; «а что на работу гоняли – так иначе бы всё гетто оккупанты уничтожили».
...При обучении юристов им рассказывают об опыте: на лекции в университете один студент запустил в профессора тряпкой на глазах у сотни слушателей. Всем предложили описать происшедшее. Вышло сто разных показаний – ни одно не повторяло другое. Вот и жмеринские свидетели раскачивают весы Фемиды.
А она, если советская, глядит зорко. После освобождения Жмеринки Гершмана судили в 1944 г. как пособника оккупантов. Бывший его заместитель И. Юкелис показывал военному трибуналу: «Гершман не мог скрыть проживающих в гетто браиловских евреев... Гершман просил заместителя начальника румынской жандармерии оставить браиловских евреев в Жмеринке, но жандармерия на это не согласилась, и Гершману удалось добиться, чтобы оставить часть евреев-специалистов... В гетто скрывалось около 400 военнопленных, бойцов и командиров Советской армии еврейской национальности, были также люди... помогающие партизанам». Трибунал склонялся дать Гершману 25 лет заключения, но другие евреи-свидетели обвинили его в выдаче на смерть браиловских жителей: «Он знал, с какой целью от него требуют списки браиловских... Гершман уговаривал людей выйти к месту сбора, заверяя их, что ничего не произойдёт и что это проводится очередная проверка». Как позднее вспоминал бывший член трибунала, «у нас не было другого выхода, как приговорить Гершмана к расстрелу, хотя мы знали, что не от него зависел угон браиловских евреев. Приговор был приведен в исполнение».
Похожее приключилось в Шаргороде: тоже румынская оккупация, тоже тысячи евреев и руководитель их тоже буковинский еврей, тоже юрист и доктор Меир Тайх. И он организовал больницу, сиротский приют, баню построил, спасшую евреев от тифа. Он вопреки запретам румын приютил в Шаргороде беглецов из окрестных гетто – подобно Гершману, но числом много больше. Сверх всего Тайх помогал местным подпольщикам и партизанам – деньгами, подвозкой, документами... Доктор Тайх победил – его евреи выжили; он и после освобождения рвался им, бедствующим, пособить – писал Сталину, прося разрешения на помощь от Джойнта и Красного Креста. Тайха, как и Гершмана, бдительные освободители обвинили в сотрудничестве с оккупантами. Но шаргородские евреи написали местным дознавателям пространное письмо в защиту Тайха, и его освободили – случались, оказывается, и в советском правосудии сказки со счастливым концом.
У немцев, надо заметить, тоже кто-то из деятелей юденратов мог чудом задержаться в живых. Американский исследователь И. Трунк привёл данные о судьбах 720 членов юденратов в Польше:
|
Судьба | Количество/процент |
| Подали в отставку | 21/2,9 |
| Удалены или арестованы | 13/1,8 |
| Убиты до высылок на уничтожение | 182/25,3 |
| Убиты при депортации или депортированы | 383/53,2 |
| Самоубийство | 9/1,2 |
| Естественная смерть | 26/3,6 |
| Выжили | 86/12 |
| Итого | 720/100 |
Из таблицы: почти 90 процентов руководителей гетто разделили общую еврейскую участь – хоть сотрудничай, хоть нет. Это в Польше, а на землях СССР и того мрачнее – погибли практически все. Так в Шоа. Но нет ли здесь урока и для мирного времени? Злосчастное существование в галуте, угловиком в чужой квартире (по выражению А. Галича), как ни приспосабливайся, как ни ломай себя, сулит, в конце концов, печальный итог.
...Генерал Давид Драгунский. Первую Золотую Звезду Героя Советского Союза получил «посмертно», а оказался живым, после тяжёлого ранения недолеченный объявился на фронте и заслужил вторую Звезду. Ему бы после войны в отставку, сохраняя добытую славу, да, видно, соблазнился большой лаской властей и стал дважды Герой им покорным подпевалой. В годы, когда антисемитизм в стране пестовали под именем антисионизма, возглавил генерал Д. Драгунский всесоюзный Антисионистский комитет, орденами своими боевыми прикрывая государственную юдофобию. Громко клеймил сионистского врага и зловредный Израиль. А потихоньку, говорят, из собственного кармана, не скупясь, помогал нуждающимся евреям. С оглядкой: как бы власти не дознались. Родственника своего близкого, эмигрирующего в Израиль, проводить побоялся. Даже когда валился уже режим, и словa «еврей» и «Израиль» перестали резать коммунистический слух, на публичном выступлении приезжего израильтянина только и осмелился генерал потом, за кулисами, наедине буркнуть гостю: «Радуюсь, что у вас отличная армия. Честно: радуюсь». Так вот корёжило героя.
На уровне пониже и того диковинней.
Конференция учёных. Тема: «Органы еврейского самоуправления в гетто». Журчали доклады. Международно известный историк анализировал взаимоотношения юденратов с оккупантами, учёно разбирал: это «кооперирование», то есть сотрудничество, а это вот «пособничество» или, научно говоря, «коллаборация». Докладчик говорил с искренним сочувствием о вынужденных сотрудничать с оккупантом, с искренним негодованием о пособниках чёрного дела. Есть, восклицал он увлекательно, рубежи морали, которые нельзя нарушать даже перед лицом смерти, надо сохранять человеческое достоинство в любых условиях. И сверкал пламенеющим взглядом, и руки вздымал, и гнев его праведный убеждал наповал...
Английский язык оратора, однако, удивлял знавших его: всегда он говорил с блеском, а тут – коряво до косноязычия. Недоумевающему приятелю докладчик потом пояснил: «После меня мой директор должен выступать, у него с английским трудности. Неудобно, знаешь ли, мне лучше шефа выглядеть. Тем более, на носу продление моего контракта, что ж мне, рисковать работой?»
Тоже дилемма. Только у юденратов трагедия, а здесь фарс, здесь клюквенный сок, а там кровь, здесь «выкушать», а там «выжить».
Вот, значит, кто в судьях юденратам.
Аба Ковнер, руководитель еврейского подполья в Вильнюсском гетто, потом партизанский командир в Литве, один из самых знаменитых героев, даже в послевоенном Израиле овеянный славой, сказал: «Нет у нас права судить людей, тем более в обстоятельствах Шоа». (На процессе Эйхмана в 1961 г. Ковнер рассказал, что, уходя воевать в лес, к партизанам, он оставил в гетто свою мать, и добавил: не знаю, кто я – герой или сын-предатель?) Так говорит человек, прошедший сквозь Катастрофу, какое же право на суд у нас, знающих Шоа лишь понаслышке? Это спрашиваю я, и отвечает мне Б. К.: Надо судить. Не перед сyдом, но есть у каждого право по-человечески судить. Это не подход, по-моему, что если я там не был, то не имею права судить. Болтовня. Не судить значит избегать ответственности. Есть, в конце концов, правила поведения человека в любой ситуации. Даже в лагерях смерти не все упали, были люди, которых немцы при всей их бесчеловечности не смогли растоптать, люди, которые вели себя как люди. Есть, понимаете, какие-то этические нормы...
Аба Ковнер прав или Броня Клебански? Судить – не судить? Дилемма?..
Вернусь теперь к упомянутой в начале моей книжке «Черновой вариант». Я писал её в России много лет, а когда окончил и даже вытолкнул оттуда в заграничную публикацию главу о Варшавском гетто, добрался до моих рук вышедший в Польше «Дневник Адама Чернякова». Я прочёл его и комментарий издателя. И приписал в конце своего «Чернового варианта» «Особую справку». Ниже она почти полностью.
Черняков Адам (1880–1942) – инженер, педагог, публицист... Руководитель Комиссии по послевоенному восстановлению польских городов (1922-28). Депутат городского управления Варшавы (1927-34), сенатор Польши (1931), многолетний советник и вице-председатель Еврейской религиозной общины в Варшаве. Автор многочисленных публикаций на темы науки, техники, культуры, образования.
С 1939 г. Председатель Совета еврейской общины Варшавского гетто (Юденрата). На этом посту до самой своей смерти действовал целеустремлённо и самоотверженно, спасая почти полмиллиона человек от голода, холода, болезней, немецкого террора и польской юдофобии. Особые усилия прилагал для облегчения участи детей.
Будучи патриотом Польши, сторонником Пилсудского, представителем ассимилированного буржуазного еврейства, А. Черняков не мог пользоваться расположением ни левых, ни крайне правых еврейских кругов. Принятие им на себя руководства гетто, необходимость выполнения бесчеловечных приказов оккупационных властей только усиливали враждебное отношение к Чернякову и ортодоксально-религиозных евреев, и сионистов, и коммунистов, и социалистов. Лишённый широкой поддержки, почти без единомышленников, А. Черняков, тем не менее, с предельной честностью, отвагой и самопожертвованием исполнял свою (историческую, как он сам считал) роль, используя любую возможность отдалить гибель смертников гетто.
Находясь сам в положении смертника и заложника и дважды получив предложение бежать – в Палестину, а по некоторым данным, и в Италию, где его ждало почётное гражданство, – Черняков, однако, посчитал это дезертирством и продолжал волочить глыбу Ответственности и Отверженности до 23 июля 1942 года, когда немцы потребовали подготовить к следующему дню отправку на уничтожение транспорта детей. Он написал сотрудникам: «Я бессилен, сердце моё рвётся от скорби и жалости, больше вынести этого не могу». И жене: «От меня требуют, чтобы я собственными руками убивал детей своего народа. Мне остаётся только умереть». И принял яд.
На похоронах А. Чернякова траурную хвалу ему произнёс Януш Корчак.
Специфические условия написания «Чернового варианта» не позволили его автору своевременно ознакомиться с «Дневником Адама Чернякова», который впервые был опубликован в Израиле на иврите в 1968 г. и до 1970-х годов не мог отразиться в работах о Варшавском гетто, следуя за которыми автор оказался неточен в деталях и некорректен в общей трактовке: она слабо соответствует трагизму судьбы А. Чернякова.
Автору остаётся покаяться перед тенью Адама Чернякова и низко поклониться светлой Его памяти.
Источники
1. Аб Мише. Черновой вариант. Иерусалим, 1994.
2. Аб Мише. Посреди войны. Посвящения. Иерусалим, 1998.
3. Weiss А. Judenrat in Enciklophedia of Holocaust. Vol. 3. Tel-Aviv, 1990.
4. Trunk I. Judenrat: The Jewish Councils in Eastern Europe under Nazi Occupation. New York, 1972.
5. Йонас Э. Евреи Львова в годы Второй мировой войны и Катастрофы европейского еврейства 1939–1944. Иерусалим, 1999.
6. Dziennik Davida Sierakowiaka. Warszawa, 1960.
7. Вольф Э. Воспоминания бывших узников Жмеринского гетто.
Иерусалим, 2001.
8. Альтман И. Жертвы ненависти. Холокост в СССР 1941–1945 гг. М., 2002.
9. Гарфункель Л. Разрушенный еврейский Каунас (иврит). Иерусалим, 1959.
10. Аrаd Y. Ghetto in Flames. Jerusalem, 1980.
Арад И. Уничтожение евреев на оккупированных территориях Советского Союза, 1941–1945 гг. (иврит). Иерусалим, 2003.
На фотографии: скульптура в музее Катастрофы Яд Ва-Шем.
"Нота Бене", 12.2006
Другие статьи о Катастрофе
|
| |
Статьи
Фотографии
Ссылки
Наши авторы
Музы не молчат
Библиотека
Архив
Наши линки
Для печати
Наш e-mail
|
|
