|
« ... Все люди - изгнанники,
изгнанники из своего прошлого».
Оливер Сакс
Мой отец, Рицнер Шмуль Эльевич, или Самуил Ильич (как его стали называть после ГУЛАГа), щедро поделился со мной своими генами и создал дома атмосферу, порождающую интерес и даже жажду к знаниям, чтению, образованности и профессионализму. Он поощрял нас со старшей сестрой и младшим братом к этому довольно своеобразно, поддразнивая и интригуя различными вопросами, увлеченно рассказывая эпизоды из Торы, историю евреев (и не только) и еще многое другое.
Папа (на снимке) родился 10 сентября 1912 г. в местечке Ладыженки Подольской губернии. Это административная единица в Российской империи, центр этой "единицы" с 1914 года - Винница. Он вырос в большой еврейской семье в Херсоне. В школе при синагоге он учился грамоте на идиш, а также знал украинский. Русский стал изучать уже будучи студентом. Его отец и мой дед – Элиягу, или Илья – был известным столяром и уважаемым человеком в местной еврейской общине. Ни то, ни другое папу не привлекало, и став юношей, он вместе с другом И. Бершадским бежал из дома в Одессу. Для того, чтобы не нашли, сменил фамилию Рицнер на Рыцарский. И его не нашли. В Одессе отец окончил сельскохозяйственный техникум, несколько курсов мединститута и педагогический институт.
После института отца оставили в аспирантуре. Он занялся исследованиями по генетике кур, но был «остановлен» будущим печально знаменитым гонителем генетики академиком Т.Д. Лысенко. Начавшийся в СССР погром генетики впоследствии приведет к ее полному запрету как науки. И в наказание отца отправили на Дальний Восток директором школы в с. Кимкан Бирского района молодой Еврейская автономной области. Однажды моя мама Бася (Батья) Ароновна Брен приехала в это село проверять папину школу, где они и познакомились. Ее семья приехала в ЕАО по переселению из Житомирской области: дедушка Арон, бабушка Ривка, три ее сестры (Фира, Клара, Аня) и два брата (Иосиф и Михаил). Мама была учительницей младших классов. Вскоре будущие мои родители поженились, а в 1937 г. у них появился первенец – Александр. Но недолго молодая семья радовалась жизни…
12 июня 1938 года там же, в Кимкане, отца арестовали, обвинив по статье 58-10 УК РСФСР в каких-то немыслимых, чудовищных преступлениях – антисоветской пропаганде или агитации, содержащих призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти! Что-то говорили и про «шпионаж в пользу Японии»… Допрашивали «конвейером», днем и ночью, били и пытали в течение нескольких месяцев. Но отец ни в чем не признался, так как признаваться ему было не в чем. Несмотря на пытки, протоколы допросов он подписывать не стал. И все же через восемь месяцев «следствия» - 30 марта 1939 г. – областной суд ЕАО приговорил его по ст. 58-10 УК РСФСР к трем годам исправительно-трудовых лагерей. В лагере он попал на лесоповал и вместе с другими «врагами народа» валил лес. От выполнения дневной нормы зависела суточная «пайка», а значит и жизнь.
Не смирившись с жестоким и несправедливым приговором, отец написал апелляцию, и спустя год, 27 марта 1940 года, приговор по его делу был отменен за недоказанностью обвинения. Из ГУЛАГа он вышел полностью реабилитированным. При освобождении ему выдали документы, где вместо Шмуля Эльевича почему-то записали Самуил Ильич. Но он спорить не стал...
Cемья отца, Херсон, 1952 год
О ГУЛАГовском периоде своей жизни отец рассказывать не любил. Позднее я с удивлением неоднократно наблюдал, с какой выносливостью он, невысокий и физически не очень сильный мужчина, пилил бревна на дрова на равных с крепкими, здоровыми мужиками. Они сменяли друг друга, а он был неутомим! Но уже тогда я понимал, что это – его лагерный опыт.
Некоторые скупые сведения об аресте отца и его пребывании в ГУЛАГе известны со слов мамы. Она возила ему передачи в тюрьму и в лагерь, перенесла бесчисленные унижения, которые выпали на долю жены «врага народа». Страх перед тем произволом и беззаконием поселился в душах отца и матери на всю жизнь!
Еще припоминается какое-то необычное поведение отца в один из весенних дней 1953 года. Мне тогда было 6 лет. Я никогда не видел его таким радостным и счастливым. Это бросалось в глаза еще и потому, что вокруг многие люди были хмурыми и даже плакали. Я спросил отца:
- Почему они плачут?
- На одну сволочь стало меньше в этом мире!
- А почему ты радуешься?
- Когда вырастешь, поймешь, - был ответ.
Я вырос и понял, что в тот день умер Сталин...
Больше я не помню, чтобы отец когда-либо говорил со мной об аресте, допросах и ГУЛАГе У него не было многих зубов, которые выбили сталинские «опричники». Он не любил советскую власть и партийных бонз, хотя те его часто награждали за хорошую работу как учителя и директора школы.
У меня есть старшая сестра - Софья Самуиловна Сердце, и младший брат -Вячеслав Самуилович. Соня - талантливый детский врач, заслуженный врач РСФСР, лечившая не одно поколение маленьких биробиджанцев. А Слава – кандидат математических наук, заведовал кафедрой математики в пединституте в Биробиджане. Сейчас они оба в Израиле, на пенсии. Но когда-то все мы были детьми и учились в папиной школе, где он был директором и преподавал биологию (ботанику, зоологию) и химию с 1947 по 1961 гг. Многие называли ее школой Рицнера. Это школа № 3 в пос. Смидович, на станции Ин.
В этом нам повезло и не повезло одновременно! Повезло, т.к. он был хороший лектор, методист и интересно вел уроки. В то же время, когда он вызывал меня к доске, весь класс считал количество заданных вопросов: 1, 2, 3, 4, 5 и так далее. Никаких скидок! Более того, шансов оказаться у доски у меня было намного больше, если отец видел, что накануне его урока я не готовился к нему. В этом была своеобразная игра: я специально делал вид, что не готовлю домашнее задание (хотя украдкой сделал его), а отец делал вид, что ему все равно. Победы были знакомы нам обоим, а общий счет, мне помнится, был ничейным. Соня была очень прилежной ученицей, и ее всегда ставили нам в пример. Я занимал в этом смысле второе место, а Слава – последнее.
Школа есть в жизни каждого! Пока учишься в ней - тихо ненавидишь, а потом вспоминаешь с самыми нежными чувствами. На этой редкой фотографии - педагогический коллектив «папиной школы». Особенно мне запомнилась Суслова Галина Федоровна, которая учила нас русскому языку и литературе. Она диктовала нам длиннющие и ужасно скучные предложения. Помню и других педагогов: высокорослого Ивана Семеновича Соболева с его скучными уроками, Наума Израйлевича Цейтлина, преподававшего физику. А мы со Славой любили математику: решали алгебраические уравнения на скорость. Наверное, не случайно он стал математиком, а я широко использую математические методы для научного анализа экспериментальных данных.
Мы росли в атмосфере домашних «педсоветов». Мама активно вмешивалась в кадровую политику в школе, в расписание уроков и влияла на многие процессы в «папиной школе». Поэтому совершенно не случайно ее фотография помещена в верхнем ряду, через одну от фото директора (на снимке).
Моими одноклассниками были Пиняев Коля, Спектор Миша, Павленко, Радышевский, Волынец, Тютюнок, Мартыненко. Где они? И живы ли? Конечно, школа не занимала все наши мысли и время: были и друзья во дворе, и игры в войну, в городки, в «три мушкетера», а еще - настольный теннис и шахматы.
Я окончил «папину школу» в 1961 году. Когда я заканчивал 7-й класс, страна перешла на 11-летнее обучение. По окончании 11-го класса выпускники должны были ехать в колхозы и совхозы на два года. Желая получить медицинское образование, я решил поступить в медицинский техникум в г. Биробиджане, который уже окончила моя старшая сестра Соня. Кроме того, вместо 4-х лет в школе я за эти годы смогу получить среднее образование и специальность (фельдшер) и буду жить у бабушки Ривки с дедушкой Ароном (мамиными родителями), а не дома, что давало мне больше свободы от опеки родителей.
Биробиджанский медтехникум был создан в 1935 году (позднее он стал училищем, а в 1995-м переименован в колледж). Сейчас на его двух основных отделениях – фельдшерском и сестринском – обучаются около 500 студентов, а в 1961 году их было 300-350. Первый год учебы был очень трудным. Будучи способным к обучению и без особого труда получая хорошие оценки в школе, я оказался не готов к ежедневному усвоению материала, превышающего школьный объем в 3-5 раз. Оценки ухудшились, особенно по физике. И одна из учительниц любила повторять вслух при любом удобном случае:
- В школе ты получал хорошие оценки «по блату», так как твой папочка был директором.
Но трудности были преодолены, и я окончил медучилище с отличием. Это позволило мне поступить в медицинский институт вне конкурса, сдав всего один экзамен на «отлично». Вот тогда-то и состоялся «роковой» разговор с отцом о генетике.
- А слышал ли ты что-нибудь о такой науке, как «генетика», отличник? - спросил меня отец в своей ироничной манере.
Не ожидая какого-либо подвоха, я бодро ему ответил:
- Естественно. Есть такая наука, мы изучали по биологии – менделизм, морганизм… Всё это - «продажные девки империализма»!
- Ты серьезно заблуждаешься, сынок! Как ты вообще можешь такое утверждать, не познакомившись с работами Грегора Менделя и Томаса Моргана? Может быть, тебе рассказали об этих законах генетики твои учителя?
- В общeм-то, нет, не рассказывали! А ты что, «менделист и морганист»?
- Менделисты-морганисты, вслед за профессором Вейсманом, утверждают, что в хромосомах существует некое особое «наследственное вещество» (гены), которое и передается от родителей к детям. У тебя тоже есть мои гены.
- Так ведь их никто не видел, и это не доказано.
Вот тогда я впервые услышал от отца про опыты Августа Вейсмана (Weismann), немецкого биолога, который еще в 1885 г. пытался проверить, могут ли наследоваться приобретенные родителями увечья. Наиболее известны его опыты по отрубанию хвостов у только что родившихся крысят. В экспериментах Вейсман показал, что отрубание хвостов никогда не приводило к появлению бесхвостого потомства. Он также вырезал аппендиксы и показывал, что потомство не наследует этих нарушений. Хорошо известно, что иудейская традиция обрезания ни разу не привела к рождению мальчика без крайней плоти.
- Выходит, ты «вейсманист», папуля? – не унимался я.
- Ладно, иди готовься к вступительным экзаменам в институт. Если тебя примут, то я надеюсь, что у тебя хватит ума с этим разобраться и признать свое воинствующее невежество.
- Посмотрим, будет ли за что извиняться, - бросил я в свою защиту, не желая сдаваться.
В 1965 году, сдав один вступительный экзамен по химии на «отлично», я был зачислен на лечебный факультет Хабаровского мединститута (сейчас - Дальневосточный государственный медицинский университет).
После первой же лекции по биологии профессора Александра Васильевича Маслова, личностью которого я был покорён за несколько минут, я перехватил его у выхода из лекционного зала и задал свой главный вопрос жизни в тот период:
- А что такое ген и какова его природа?
- Приходите на кафедру, молодой человек по имени...
- Миша, - помог я ему.
- Так вот, Миша, спросите там Ольгу Вадимовну Лисиченко и узнайте, когда очередное заседание генетического кружка.
Так я и поступил. И стал посещать этот кружок, читать о генетике все, что было тогда на русском языке (а было очень немного), так как эта наука еще не была реабилитирована властями «самого прогрессивного общества». Через год я сделал первое научное сообщение в институте по возрождающейся генетике, и этим заработал немалую популярность среди студентов и первых недоброжелателей-профессоров! Меня избрали старостой «генетического кружка», и я оставался им почти до окончания института.
А перед отцом я все же извинился. К взаимному удовольствию.
1971 год. Госэкзамены позади, распределение - тоже. «Красный» диплом. Десяток опубликованных работ, призы и написанная диссертация. Но все ходатайства профессора Бориса Алексеевича Целибеева о месте для меня в ординатуре или аспирантуре ни к чему не привели. Директор института профессор С.И. Сергеев был неумолим: «Пусть едет в Биробиджан. Им нужны свои кадры. Если талантлив - выживет и сам выберется». Так во второй раз я оказался биробижанцем - не по своей воле.
Директор Биробиджанского медтехникума предложила мне преподавать невропатологию, психиатрию и физиологию. А лечебную работу невропатолога на 0.5 ставки я получил в неврологическом отделении областной больницы (зав. – С.И. Вайнберг).
Позднее была интенсивная научная работа (совместно с И.А. Шехтером) и защита кандидатской диссертации, работа на «скорой помощи» и лечение больных, строительство и открытие в Биробиджане областной психиатрической больницы (где в 1976-1981 гг. я был главным врачом), конгрессы и конференции, докторская диссертация и переход на работу в АМН СССР (руководителем лаборатории клинической генетики в г. Томске, 1981-1989 гг.). А в 1989 г. – Иерусалим… Но это уже другие истории.
Последней папиной школой перед его пенсией была школа в селе Дубовом Биробиджанского района. Отец много сделал для ее оборудования и приведения в должный вид. В этом ему охотно помогали власти, учителя и родители.
Руководителем он был строгим и требовательным, но неизменно справедливым. Таким же он был и отцом. 19 февраля 1980 года мы похоронили его в Биробиджане...
Меня до сих пор нередко спрашивают, не мой ли отец - Самуил Ильич Рицнер, которого они знали и помнят? Значит, было и есть за что помнить!
МЫ ЗДЕСЬ 2.2015
Д-р Михаил С. Рицнер - руководитель отделения Центра психического здоровья «Шаар Менаше», профессор медицинского факультета хайфского Техниона.