|
- Набережная, - говорю я водителю такси.
- Платить будете по счетчику или?.. - спрашивает меня смуглый усач то ли
ашкеназского, то ли сефардского происхождения, впрочем, какая разница, особенно сейчас, когда слово "братство" на время - хорошо бы навсегда! - перестало быть абстракцией в нашем народе.
- Или, - отвечаю я.
"Или" оказывается суммой в сорок шекелей - вполне приличной для такого солидного города, как Ашкелон.
Мы едем молча. За окном вырастают и исчезают белые ашкелонские здания, пальмы, отдающие честь распаренному небу, кое-где вспыхивает бугенвиллея. Вон одинокий пешеход. Вон метрах в двустах от него две девчушки в мини. Еще минуты через три езды на очередном перекрестке появляется кучка типичных русскоязычных пожилых женщин в цветастых платьях - лет двадцать назад такие "олимки" на каждом углу встречались, потом в большинстве своем израилизировались, но, как видно, не все. А вон мускулистая брюнетка в лосинах на два размера меньше попы тащит куда-то сынишку за руку, а тот упирается. Это явно коренные. И вновь - никого, никого, никого. Мы летим мимо почти пустых тротуаров. Опять же - летим. Пробок не предвидится.
Моя приятельница, жительница Ашкелона, сказала мне: "Это сейчас, днем. А когда жара спадает, люди все-таки не выдерживают и вылезают из нор..." Мы с ней сидели неподалеку от железнодорожной станции в стеклянном стакане, служившем самой зачуханной забегаловкой из всех виденных мною в Израиле. От кондиционера тянуло прохладой, а в двери врывался ашкелонский зной.
Закончить фразу моей собеседнице помешало зловещее "у-у-у-у!".
- В супер! - крикнул хозяин заведения, и мы, выскочив из фалафельной, присоединились к невесть откуда взявшейся толпе, спешащей в мощное бетонное здание торгового центра.
Не снижая скорости, но и не срываясь на бег, моя приятельница крикнула:
- У нас есть пятнадцать секунд!
Я посмотрел на небо. Вот она какая наша (потому как летит с севера на юг) ракеточка. На комету слегка похожа. В телевизоре казалась повнушительнее. Ну, лети, дорогая, сбивай эту бяку ненавистную. И точно - только мы нырнули в супер - бух! Отбой, можно возвращаться.
...Такси поворачивает к морю. Как там у Галича?
Пахнет морем, теплым и соленым,
Вечным морем и людской тщетой.
- Скоро приедем? - спрашиваю.
Водитель бросает на меня недоуменный взгляд.
- Не местный, что ли?
- С севера я.
- С севера... - может, я ошибаюсь, но похоже, в голосе его звучит зависть. - А сюда по делам приехал?
- Друзей проведать.
- И как, проведал?
- Частично проведал, частично еще проведаю.
- Проведывай, проведывай. Ты бы лучше в Иерусалим съездил, там бы этих трех идиотов проведал - Биби, Буги и Арановича. А то ведь что творят! Трусы, импотенты! Ни хрена не могут сделать. А мы живем тут, как крысы! Нос наружу боимся высунуть! Света Б-жьего не видим! Бизнесы все к черту у людей полетели. Я сколько недель без работы сижу! Всё, приехали, давай деньги. Видишь, это же пляж! Здесь же не протолкнуться было! А сейчас? И это в самый сезон!...
Я открываю дверь и вылезаю из машины. Дейстительно: пляж - лунный пейзаж в солнечный день. Я оборачиваюсь к водителю.
- Биби у тебя виноват? - говорю я ему.- Аранович виноват? Буги виноват? А где ты, лично ты, был девять лет назад, когда шароновские бугаи громили гушкатифские поселения, расчищая место для хамасовских ракет и обеспечивая ХАМАСу победу на выборах? - Где ты был, - говорю я ему, - когда людей вышвыривали из домов, чтобы потом годами мариновать в бараках, которые назвали каравиллами?
- Где ты был, - говорю я ему, - когда ЯСАМники выламывали мне ноги, выволакивая меня из синагоги в Кфар-Дароме?
- Где ты был, - говорю я ему, - когда мы пытались перекрыть шоссе, ведущее в Хомеш и когда менты тащили нас в скотовозки и распихивали по каталажкам?
- Где ты был, - говорю я ему, - когда мразь, которая сейчас вас осыпает ракетами, рушила теплицы, в которые столько человеческого труда было вложено?
- А я скажу где ты был. Ты сидел теплым вечером в открытом кафе на ашкелонской улице, попивал кофе или пиво, сосал сигаретку и провожал взглядом проплывающие мимо автобусы с изгнанниками из Гуш-Катифа...
Вот что я ему говорю.
Ни хрена я ему этого не говорю. Пока собираюсь с духом сказать что-то, он нажимает на газ и - поминай как звали! А я остаюсь на пустом пляже. Может быть, если бы мне хватило духа сразу сказать все это, то в следующий раз, когда очередная Катастрофа обрушится на очередной гуш-катиф, он не в кафе бы пошел, а на перекресток - перекрывать дороги - и стал бы той самой мышкой, без которой не выкорчевать репу национального предательства. А так... А так на пепелище очередного гуш-катифа кто- нибудь и мне сможет будет бросить в лицо: "А где ты был?!"
Я стою посреди пустого пляжа.
Пахнет морем, теплым и соленым.
7.09.2014
