Александр Казарновский

Оранжевый Эверест

Два автобуса, а толпа такая, что, кажется, и в четыре не поместится. Половина тех из нашего поселения, кто еще не переехал в Гуш-Катиф или Санур, собалась на «кикаре» в центре поселения, чтобы ехать в Нетивот. Вторая половина пока «остается в лавке». Куда мы направляемся? Что это – демонстрация, марш, акция сопротивления? Мы идем в Гуш-Катиф. Мы хотим показать Шарону, всему народу и прежде всего самим себе, что живем в свободной стране, что в Эрец Исраэль нет запретных зон. И домой я вернусь только после того, как пройдусь по Кфар-Дарому.

Насчет автобусов я зря волновался. Большинство уместилось, а остальных подхватили наши же, ишувские «тремпы». В одном из автобусов едет молодежь. Что там делается, не знаю, но, когда они обгоняли наш автобус, нас обдало песней, щедро разносящейся из открытых окон. Что же до моих попутчиков, то и они не намного старше обитателей первого автобуса. В основном, молодые мамы. Некоторые вместе с папами, некоторые – нет: папы доберутся сами вечером после работы. Не все с детьми. А куда их девать?

Вспоминаю Москву восемьдесят восьмого. Пожилые провинциальные учительницы привезли воспитанников в Мавзолей, а тут вдруг на Красной площади демонстрация сторонников демократии.

Дамы (возмущенно): «Вы бы хоть детей постыдились!»

В ответ (с недоумением): « А почему? Дети – это наше будущее.»

По дороге у меня и у остальных стали раздаваться звонки. Взволнованные голоса из мобильников сообщали, что по всей стране заворачивают автобусы с демонстрантами,

что у шоферов отбирают права, что водителям рейсовых автобусов ЗАПРЕЩЕНО открывать двери обладателям оранжевых ленточек. Все последующие дни люди рассказывали друг другу всяких забавных случаях, свидетелем которых они были, например, о полицейском, который не пускал наших в автобус, но помогал им ловить тремпы на Нетивот. Самая же пикантная история была о том, как, подъезжая к полицейскому посту какой-то шофер рычал: «Всем немедленно снять с себя все оранжевое!» а по салону с криком «а мне как быть?!» металась девушка в оранжевой блузке, оранжевой юбке и без рюкзака. Такого не было даже в Совке.

Оценив ситуацию, публика в автобусе единогласно принимает решение ехать, пока не остановят, а потом всем колясочным караваном двигаться в Нетивот пешком. Я радуюсь тому, что у меня нет карты, иначе настроение испортилось бы вдрызг.

А между тем шоссе за окном – вылитая Жар-птица – ни одной машины без оранжевой ленточки ни на нашей полосе, ни на встречной.

А вот и пробка! Да какая! Двигаемся со скоростью хромой гусеницы.

Указатель. Газа 14, Гуш-Катиф 33

Выясняется, что причиной пробки был полицейский заслон. Почему-то нас пропускают, и мы вновь несемся вперед. По приезде в Нетивот автобусы выруливают на большое поле и мы выгружаемся. На вертолете прибывают наши духовные вожди – рав Мордехай Элиягу и рав Шапира. Мы все, поднявшись на холм, через миниатюрное кладбище проходим на большую площадку возле могилы Баба Сали, где уже вовсю идет митинг. Среди толпы я встречаю своего друга Лиора Кацава, брата нашего президента. Когда-то мы с ним вместе работали в Москве «Бней Акиве», а потом он пять лет был мэром Кирьят-Малахи. После первых объятий:

- Слушай, Лиор, скажи мне, как застарелый ликудник – что случилось с вашей партией и к чему это может привести?

- Понимаешь, Саша – парадокс! Ликудники забыли идеологию ЛИКУДа. А это в свою очередь дает Шарону возможность проводить политику, опасную для народа Израиля и для государства Израиль. Она же ведет к победе террора. А за Гуш-Катифом последуют Иудея и Самария. Так что сейчас – надо бороться.

- Лиор, скажи мне на ушко, как к этому относится твой брат.

- Да я не на ушко, я вслух скажу – как он к этому может относиться? Он очень встревожен. Но что делать – президент не имеет права высказывать свои политические взгляды. Он как бы принадлежит всему народу – и левым, и правым. Сейчас его задача – сделать все, чтобы не было раскола в народе, укрепить единство народа Израиля.

- Понятно. Слушай, а как насчет роли «русских» в нашей борьбе. Ты ведь, будучи мэром, был известен своим сочувствием к «олимам».

- А как же! «Олим» - наши братья, неотъемлемая часть народа Израиля. Смотри, какой вклад они внесли в развитие государства за последние годы. Эрец Исраэль принадлежит всем евреям, так что я считаю – репатрианты из России должны тоже бороться за наши идеалы. Да они и борются.

- И что? Ты считаешь – есть у нас шанс победить?

- Я верю, что победить можно. История показывает, что у граждан демократической страны всегда есть возможность изменить ситуацию и заставить власти изменить свое решение.

* * *

За приятными беседами, прослушиванием речей и пением стемнело, и я с удивлением заметил, что на тихих аллейках, куда я еще недавно время от времени уходил подальше от шума толпы,теперь не протолкнуться, а у телефона-автомата, по которому я звонил, сколько хотел, пользуясь отсутствием «конкурентов», теперь собралась очередь человек в двадцать. Что до кладбища, то сейчас сказать, что там «все спокойненько» мог бы лишь слепоглухой.

А с трибуны продолжают звучать речи. Гневные. Правильные. Однако самые потрясающиеслова я услышал сегодня от поселенца, разговаривавшего со своими друзьями.

- Мы знали, что этот день придет. Со дня договора в Осло мы ждали его. Мы готовились защищать наших братьев. В одном лишь мы ошиблись – мы верили, что в этот день впереди нас пойдет Ариэль Шарон.

Его слова заглушает песня:

«Да будет этот час

Часом милости

И доброты Твоей».

* * *

Девять вечера. Митинг заканчивается, и все десятки тысяч народу устремляются по ночной дороге в Кфар-Маймон, где нас ожидает ночлег. По левую сторону дороги шеренгой стоят солдаты. Поселенцы весело их приветствуют, дети угощают сластями и колой. Рядом со мною шагает ХАБАДский раввин, бывший узник Сиона. На исходе первого часа пути он вдруг мрачно произносит: «Да ведь это шоссе перегородить ничего не стоит. Поставить поперек один автобус – и мы в капкане.»

Не проходит и минуты, как его предсказание сбывается с удручающей точностью. Автобус, сверкающий разноцветными огнями, стоит поперек дороги. Дальше ходу нет. Молодежь начинает скандировать: «Солдат! Полицейский! Откажись выполнять приказ!» Многие садятся прямо на шоссе. Ждать. Мы же устремляемся за теми, кто спускается вправо от шоссе, и оказываемся на поле. Свобода! Разумеется, никакой свободы нет, хотя, как впоследствии выяснилось, кому-то удалось проскочить прежде, чем вдоль поля выставили новое оцепление, и уже через час оказаться в Кфар-Маймоне. Мы же упираемся в шеренгу мальчиков и девочек в форме и беретах, которые стоят перед нами насмерть, сцепив руки, и в ответ на наше «Вам не стыдно?» жалобно бормочут: «Что мы можем сделать? У нас приказ!»Как бы в подтверждении этих слов, за их спинами снуют офицеры, а уже третьим эшелоном – конная полиция. Продумано.

- А вы? - спрашивает мой ХАБАДник офицера с интеллигентным лицом, - Вы были бы среди нас, не будь на вас формы?

- СЕЙЧАС я не могу вам ответить, - говорит офицер, делая упор на первое слово.

Да, пока натравить еврея на еврея власти явно не удается. Но потихоньку люди устают стоять, и тогда следуют одна за другой несколько попыток прорыва. Толпа накатывает и откатывает. Солдаты потаются нас не бить, а отталкивать, но некоторые все же по морде получают. В том числе я. Чтобы разрядить обстановку, наши религиозные девочки скандируют: «Солдат! Полицейский! Я тебя люблю!» А затем все вместе: «Еврей не изгоняет еврея!» Наконец, наши вожаки приходят к какому-то соглашению с полицией, цепь разъединяется, и мы, вернувшись на шоссе, продолжаем свой путь.

По дороге ХАБАДник рассказывает мне, что обнаружил в Интернете прелюбопытнейшую информацию: оказывается, по количеству политзаключенных на душу населения наша солнечная страна занимает первое место в мире. Речь, как понимаете, идет не о ХАМАСниках. А на фоне того, что «ножницы» между богатыми и бедными у нас тоже самые большие в мире, становится понятно, что решать вопрос с Гуш-Катифом все равно, что отпиливать сучья у отражения дерева в пруду.

За такими «приятными» беседами доходим до Кфар-Маймона и все десятки тысяч народу располагаются на огромном поле, где ни одной травинки, зато толстенный слой пыли. Утром, смешавшись с росой, эта пыль превратится в жидкую грязцу и будет хорошо, но пока мы этого не знаем и бодро располагаемся на ночлег – кто в палатках, кто в спальниках, а кто так, на тряпочке какой или без оной. Молодняк же, разумеется, спать не собирается и колобродит всю ночь. Надо всем этим тихо светит желтая луна. Где-то в Иерусалиме на нее возможно смотрит Ариэль Шарон, если его мучит бессонница, вызванная остатками совести.

* * *

Что произошло утром, известно всем. Армия потребовала, чтобы мы немедленно переместились внутрь поселения Кфар-Маймон, а затем заперла нас там, как в мышеловке.

Начались долгие часы переговоров между Советом Поселений и властями. И нашего вынужденного безделья.

* * *

Что поражало в Кфар-Маймоне – это отношение к нам его жителей. Казалось, мы попали в городок, где каждый счастлив принять сотни ближайших родственников. Выходят, приглашают. В тенистый сад, или в дом, под «мазган», подальше от жары? Пожалуйста. В туалет – пожалуйста. Кофе? Душ? Мобильник зарядить? Все, что угодно! И превращаются уютные домики в проходные дворы. И уже не отличить, где гость, где хозяин – вязаные кипы, оранжевые ленты, браслеты и футболки – всё одинаковое.

* * *

Гуляя по Кфар-Маймону, встречаю Иосефа Менделевича – бывшего узника Сиона, активиста нашей алии. Пожимая мне руку, он, как всегда, вгоняет меня в краску, аттестуясь поклонником моего творчества (а все-то «творчество» – одна книжка, хотя и, судя по отзывам, неплохая).

- Рав Иосеф, сейчас когда по всей стране идут аресты, вам все это ничего не напоминает?

- И еще как! В Союзе многие знали правду о том, происходит. Знали, но молчали. Потребовалось много времени, чтобы люди набрались мужества, чтобы сказать вслух, что король голый. Здесь наши yesmanы в правительстве тоже боятся сказать правду и пляшут под дудку Шарона. Впрочем, идут на это они не только из страха, но и в расчете на подачки.

Понимаете, сочетание страха и поиска выгоды – признак тоталитаризма. Отсюда и произвол. Если водителям автобусов в день демонстрации запрещают впускать в салон пассажиров с оранжевыми ленточками, значит, диктат уже научился проникать в разные сферы жизни в Израиле. Человеку, не отождествляющему себя с режимом, жить в нашей стране все труднее и труднее.

С другой стороны смотрите – здесь десятки тысяч. При диктатуре такое невозможно. И ведь эти люди ничего не боятся. А это – необходимое условие жизни по нравственным принципам.

- А как вам видится сегодняшнее выступление. Что это – проба сил, принципиально важный этап или просто эпизод в борьбе за Гуш-Катиф?

- По-моему борьба за Гуш-Катиф сама по себе лишь часть борьбы за обновление нации, сама про себе эпизод. Ведь беда в том, что необходимость в сильных людях для борьбы против арабов привела к тому, что сила, как аргумент, проникла вовсе сферы общества. Так что наше движение – это попытка решить не столько политические, сколько гораздо более важные проблемы.

- То есть...

- Мы боремся за демократизацию всего израильского общества. Правящая олигархия, как это всегда бывает при тоталитаризме, заинтересовано в том, чтобы население сидело дома и не выступало. Поэтому полным ходом идет развращение населения, борьба за то, чтобы лишить его еврейских и любых иных моральных ценностей.

- Ну и как выдумаете, что будет дальше?

- Я не пророк. Ясно лишь, что сейчас наметилось одно главных направлений – создание центров силы, альтернативных власти. Примером такой силы стали наши духовные авторитеты. Те, что правят нами, вынуждены с ними считаться.

- А светских это не оттолкнет? Раввины все-таки...

- Да что вы! Это же вязаные кипы, самая толерантная часть общества! Ведь к чему они призывают? К любви к земле Израиля и народу Израиля. Это любой светский поймет.

Мое мнение, что именно носители нравственных ценностей должны стать законодателями норм общества и государства.

- Здорово! Но пока над нами навис «итнаткут». Все говорят, что это страшный удар по экономике, по стратегическому положению Израиля. А как вы считаете, каковы будут его моральные последствия?

- Ужасные. Нынешний стиль руководства – это пренебрежение к людям. В умы внедряется мысль, что на слабых не стоит обращать внимания. Покричат и заткнутся. Главное – сила.

- Весело.

- Весело-не весело, но и нос вешать ни к чему. Вон сколько здесь народу! А сколько их будет через месяц! Люди готовы ради высоких целей, причем сохранение «территорий» - лишь одна из них, готовы жертвовать своим положением, материальным благополучием, а многие и свободой. Ну как тут не поверить в еврейский народ!

* * *

Вечером было объявлено о том, что мы выступаем, но попытка вырваться за ворота не удалась. Потасовка была, но небольшая. И те и другие проявляли корректность и избегали мордобоя. Кто-то из ребят получил створкой ворот по башке, когда нас запирали. Как потом мне рассказывали, израильское телевидение на русском и иврите смаковало сообщения о раненых и предрекало море крови.

* * *

И вновь - противосидение. Мы сидели в Кфар-Маймоне, солдаты - в казармах. Правда, не все. Некоторые на следующий день пришли в нашу «оранжевую республику» погулять. Я пообщался с русскоязычными, которые были среди них. Понятно, что они, как и подавляющее большинство солдат сочувствуют нам и против размежевания. Но при этом они еще рассказали кое-что любопытное. Оказывается, им объявили, что везут их на операцию против террористов и... бросили на нас. Лживость – признак слабости.

* * *

Из высказываний разных( и разноязычных) солдат, услышанных мной и моими друзьями в эти три дня.

- Молодцы, ребята, держитесь!

- В душе мы с вами, но что мы можем сделать.

- Крепитесь и мужайтесь!

Высказываний противоположного характера не было.

* * *

Вечером следующего дня – новое выступление. Колонна двигалась к задним воротам, находяшихся в паре километров. Двигались медленно, а стемнело быстро, и настало время молиться. С «группой товарищей» мы спустились с шоссе и начали читать вечернюю молитву лицом к Иерусалиму и, соответственно, лицом к шоссе. Я стоял, молился, а передо мной в желтом фонарном свете двигались мужчина в кипах и с бородами и мужчины без кип и без бород, девушки вдлинных юбках и девушки в джинсах, женщины в платках и с колясками, мелкота, бегущая вприпрыжку... Они пели, танцевали на ходу, разговаривали друг с другом, молчали, скандировали лозунги. Их лица, их прекрасные еврейские лица, одухотворенные, полные доброты и мудрости проплывали предо мной. Это шел Народ. Я чувствовал себя счастливым, как в день, когда впервые приехал на нашу землю.

* * *

Нас было больше, чем армии с полицией, мы могли бы выломать ограду и смести их. Но это бы означало побоище. А с учетом того, что с обеих сторон десятки тысяч – с кровью. И наши вожаки приняли решение в очередной раз отступить. Головой-то все понимали правильность такого решения, но настроение и боевой дух стали падать. Люди начали разъезжаться.

В четверг утром поредевшие ряды участников нашего марша собрались в центре городка на молитву. Молились на открытом воздухе, а над нами летал на параплане парень и кидал в толпу оранжевые браслеты. На «парашюте» снизу, так что все могли прочесть, было написано «Еврей не изгоняет еврея».

А потом было объявлено об эвакуации лагеря. Это меня совсем огорчило, и с горя я решил поехать в Гуш-Катиф. Говорил ведь Шауль Мофаз, что ни один поселенец туда не пройдет! Надо объяснить ему, что он неправ. И вообще, в Эрец-Исраэль мы живем или в концлагере?

Короче, поехали мы туда на двух машинах. При этом ни один из водителей не бывал в Гуш-Катифе ни разу, но не сомневался, что второй знает маршрут, как свою постель. Эта горькая истина открылась дорогой. Тогда жена водителя той машины, в которой ехал я, достала карту и взяла на себя функции штурмана. Ориентировалась она в основном по солнцу, поскольку ехали мы не столько по проселкам, сколько через поля, тщательно объезжая полицейские посты, которые начинали маячить вдали, едва лишь мы приближались к шоссе. Ах, если бы с преступностью и террором у нас боролись так же, как с поселенцами!

Каким способом мы проникли в Гуш-Катиф, я расскажу любому из вас, но с глазу на глаз. Телефон в редакции. Скажу лишь, что ровно в два часа я, как и планировалось, шел по улице поселения Кфар-Даром, смотрел на цветущие сады, приговоренные к уничтожению, собак и кошек, приговоренных к голодной смерти и людей, приговоренных к изгнанию из родного дома.

В это время зачирикал мой мобильный. Бывший ученик, только-только вернувшийся из-за кордона, интересовался, что новенького. Выслушав мой рассказ, он сказал:

- Здорово! Ну, а дальше что будете делать?

Я пожал плечами.

- Что делать? Домой, наверно, поеду.

- То есть, как на Эверест – взошли, отметились...

Я задумался. Нет, до Эвереста пока далеко. Даже, если удастся защитить Гуш-Катиф и Северную Самарию, это будет еще не Эверест. Так, монбланчик. Вспомнилось, что рассказал ХАБАДский раввин. Вспомнились размышления Йосефа Менделевича. И стало ясно, что не мне одному, а всем, кто хочет сохранить сходство с человеком, Эверест еще придется брать.

24.07.05

Фотографии: Три Дня в Кфар Маймон

Hosting by