Владимир (Зеев) Жаботинский
 Шакалы и моллюски
(Статья посвящена проходившему в то время процессу над Ставским и другими ревизионистами, обвиненными в убийстве Арлозорова)
В этом номере "Гадегеля" читатель найдет выдержки из того заявления Абдул Меджида Бухари, которые он 12-го января подписал, а 23-го взял обратно. Пусть читатель сам судит, звучит ли это признание араба так "неправдоподобно", чтобы палестинская полиция имела частные основания сразу ему не поверить.
По-моему, признание это чрезвычайно похоже на правду. Во-первых, автор его – убийца, уже сознавшийся в убийстве (араба Лутфи). Он высокого роста, богатырского сложения, походка "утиная" (как описывала г-жа Арлозорова). Говорит по древнееврейски. По словам полицейского Шармейстера, он часто бывал в Тель-Авиве. Он рассказывает, что был в ту пятницу днем на представлении какого-то египетского атлета в арабском клубе, а оттуда пошел в Тель-Авив. "Сам" г. Шитрит подтвердил, что, действительно, был в ту пятницу такой египетский атлет.
Абдул Меджид говорил, что Исса Дервиш имел при себе револьвер; действительно, через месяц после убийства Арлозорова полиция арестовала этого Иссу за то, что у него в кармане на улице нашли 11 пуль (между прочим, пули эти были от револьвера наган, и именно такой пулей был убит Арлозоров), и Иссой с точки зрения Арлозоровского дела не заинтересовалась.
Все правдоподобие в рассказе Меджида самая основа его: гуляли на берегу два арабских хулигана, увидели в пустынном месте женщину...
Очень даже правдоподобна в первом показании Абдул Меджида передача разговора его с Арлозоровым, "Я был утомлен, хотелось идти домой; я спросил еврея: который час? Он ответил; не вижу, темно. Я сказал: у меня есть батарейка - и осветил ему руку лампочкой". Это звучит куда естественнее, чем версия г-жи Арлозоровой: та рассказывала, будто на вопрос: "который час?" покойный ответил: "как ты смеешь нас беспокоить?" Судя по всем рассказам об Арлозорове, человек он был воспитанный, и вряд ли бы стал браниться в ответ на такую обычную справку. Если даже оба эти типа на песках ему показались подозрительными; то еще менее вероятно, чтобы он сам первым их спровоцировал на ссору, особенно когда с ним была дама.
Несуразность в показании Абдул Меджида есть, но и они мне показались вполне натуральными именно для человека, который рассказывает дело так, как оно ему помнится. "Пришли мы на берег к арабскому кладбищу часов в 7 или 7.30, была уже ночь".
В 7.30 в июне еще далеко не "ночь"; и если убили Арлозорова он с Иссой, то должны были очутиться на кладбище около 9 или позже. Но когда человек рассказывает дело через 6 месяцев, то ему ошибиться в определении часа возможно – особенно арабу, который вообще живет не по часам, а по солнцу. "Платье на мне было синее" – а г-жа Арлозорова "видела", кажется, коричневое: и эту деталь очень легко забыть за 6 месяцев, уже не говоря о том, что ясновидение г-жи Арлозоровой в безлунную ночь не есть еще объективная истина.
Когда солгал Абдул Меджид – то ли, когда подписал это признание, или позже, когда отрекся от него – я, конечно, не знаю. Но сделал он свое признание 10-го, подписал 12-го, и до 23-го не взял его обратно, и за эти две недели полиция скрывала от защитников Ставского и товарищей тот факт, что имеется такое признание. Это что такое? Почему? Г-н Райс отвечает: "Я сразу же поверил – в показаниях Абдул Меджида я нашел противоречия". Подумаешь, очень он считается с противоречиями, этот Епиходов из сыскного отделения, капитан Райс.
Г-жа Арлозорова сначала божилась, что убийцы были арабы "на 99% уверена, что арабы", - а потом, в ту же ночь, эту свою уверенность забыла. Г-жа Арлозорова рассказывала, что стрелявший стоял прямо против покойного, а пуля пошла справа налево. Г-жа Арлозорова утверждала, что стрелявшему было лет 30 на вид, и "опознала" Розенблата, которому на вид 17. Все это не "противоречия"? Однако, ей Епиходов поверил.
И теперь он, на газах у всего честного народа, притворяется, будто верит во вторую версию Абдул Меджида: что его в тюрьме подговорили и подкупили Ставский и Розенблат, обещали ему 500 фунтов, не то тысячу, научили его как и что надо показывать, и заодно уже и сами ему признались, что убили Арлозорова именно они оба. Такой явной и открытой лжи, вероятно, никогда еще не подвирал ни один сыщик в истории сыскного дела.
Самому Епиходову не может не быть ясно, что – какова бы ни была ценность первой меджидовой версии – вторая версия явная и голая ложь. Прежде всего: если бы "научили", то уж точно вдолбили бы ему в голову именно те роковые детали, на которых так настаивала г-жа Арлозорова: встретилась она с убийцами у кладбища много позже 9 часов, платье на высоком убийце было коричневое, Арлозоров на вопрос о времени ответил: "как вы смеете?.." и т.д.
Между прочим, насколько могу судить по кратким телеграммам, адвокат Сэмюэль на следствии задал Абдул Меджиду этот вопрос: "если Ставский тебя подучил, то как же это вышел у тебя такой конфуз насчет времени и цвета пиджака?" Меджид на это ответил, что он в своем признании сказал именно "половина десятого" и "коричневый пиджак", но полиция неправильно записала.
Цену тамошней сыскной полиции мы знаем, но по-арабски она понимает и записывать умеет. Гораздо вероятней, что записала она его первое показание именно так, как он говорил: как рассказывал человек о событии, которое произошло 6 месяцев тому назад, а не так, как он повторяет вчера только заученный урок. Но теперь, когда за Абдул Меджида кто-то взялся за кулисами, кому неудобны именно эти ляпсусы, чересчур непохожие на "заученный урок" – теперь ему велели попытаться исправить эту ошибку, свалив вину хотя бы на полицию.
Но что в особенности не может не быть ясно г. Райсу и его коллегам, что – тот факт, что именно в январе (и еще раньше) Ставскому и Розенблату совершенно незачем было лезть в такую рискованную авантюру.
Господин Райс не в безвоздушном пространстве живет: он уже три месяца знает, обвинение провалилось, что со дня на день ожидается освобождение Ставского и его товарищей, может быть, еще и до суда Чехова он не читал, тип Епиходова ему неизвестен, но эквивалент понятен "двадцать два несчастья" есть в изобилии и на английском языке; о его, г.Райса, неудачничестве уже открыть говорил не только весь еврейский ишув, но и английское чиновничество.
Что же, Епиходов действительно верит, будто именно в такое время затеют обвиняемые этакое похождение, да еще с арабом, да еще с убийцей, да еще попутно ему доложат, что убийцы именно они? Особенно Розенблат, у которого уже есть опыт с еврейчиком Когеном (оказался воришкой), который тоже клялся, что Розенблат, сидя с ним в камере, "признался" ему в убийстве?
Но главное не английский Епиходов: Бог с ним, выкручивается мелкая сыскная душа, как знает, лишь бы отстоять провалившуюся карьеру. Интересуют нас еврейские типы: "шакалы"... и моллюски.
Слово "шакалы" пустил в ход польско-еврйский публицист Швальбе - о том странном отродье человеческом, которое, хотя состоит из евреев, спит и видит, чтоб осудили именно евреев; сами при этом давно уже знают, что эти евреи невиновны, но все же дрожат при мысли как бы, не дай Бог, не оправдали этих невиновных. Кого именно мы тут имеем ввиду, все знают. Отвратительное это было зрелище с самого начала, но именно теперь, после первого слуха о признании арабов, зрелище стало омерзительным...
Как они заволновались! какой подняли крик: неправдв! подкупили!...
А еще интереснее - моллюски. Не гневайтесь господа ишув: это я про вас говорю, и вы сами о себе того же мнения. У вас на глазах поисходит низкий и безсовестный заговор против евреев, в невинности которых вы сами теперь уверены; заговор против правосудия; заговор против еврейской чести.
Ни в деле Дрейфуса, ни в деле Бейлиса такой наглой интриги не бывало. У вас на глазах полиция заметает след, который обязана была проледить до конца, и создает новую клевету на тех же неповинных, клевету до того бессмысленную, что только перед молюсками и можно ее сервировать.
Во всякой другой стране это бы вызвало бунт общественной совести, твердые и суровые представления правительству: ведь это не суд, даже не судебный следователь Бодили, - это сыскная полиция забавляется, сыскная полиция, за которую отвечает правительство...
А моллюски молчат. Стыдно. Было время, когда я копья ломал за этот самый ишув, защищая его от обвинений в халуканстве, в бездарности... Слеп, видно, был - не знал, что правда еще хуже.
Опубликовано в "Гадегель" - журнале союза ревизионистов и Бейтар в Маньчжу-Ди-Го и в Китае, в 1934г.
Статья любезно предоставлена Ицхаком Стрешинским
Перевод в компьютерный формат - Владимир Пятигорский
|
